— А если готы не согласятся с нашими предложениями?

— Они согласятся, божественный Грациан, если ты прикажешь уничтожить все склады с продовольствием на пути их возможного продвижения.

Комит финансов Лаулин испуганно ахнул. Видимо, уже успел подсчитать, какими потерями обернется для империи предложение нотария, если оно будет претворено в жизнь.

— Это безумие, — выразил общее мнение префект Никомах, — мы обрекаем на голод население целых провинций.

— Я ведь не предлагаю жечь продовольствие прямо сейчас, — криво усмехнулся Пордака. — Просто готы должны знать, что война с империей не принесет им ничего, кроме смерти, голода и болезней.

— Мне понравилось твое предложение, нотарий, — вдруг рассмеялся Грациан. — Комит Сальвиан, я поручаю тебе возглавить легионы в Иллирике.

Седой ветеран с иссеченным шрамами лицом выдвинулся из задних рядов окружавших императора чиновников и почтительно склонился перед юным императором.

— Я не прощу тебе поражения, высокородный Сальвиан, — холодно бросил Грациан. — Зато я развязываю тебе руки в отношении своих и чужих. Готы не должны получить ничего, кроме выжженной земли.

Комит Сальвиан оказался на редкость исполнительным служакой. Его солдатам такой способ ведения войны тоже очень понравился. Римские легионы, коих под рукой Сальвиана насчитывалось более десятка, ловко уклонялись от любых столкновений с готами. А за их спинами оставались опустошенные городки и пылающие деревни. Сначала обыватели лишь растерянно смотрели, как легионеры выгребают продовольствие из общественных и частных хранилищ, потом, когда собранный с большим трудом урожай запылал на огромных кострах, глухо зароптали. Иные даже стали хвататься за оружие. Однако высокородный Сальвиан беспощадно истреблял тех, кто мешал ему выполнять приказ божественного Грациана. Иллирик задыхался в дыму пожарищ. Вошедшие в раж легионеры не только жгли продовольствие, но и разворовывали имущество обывателей, дабы оно не досталось готам. Произвол достиг чудовищных масштабов, но такое положение дел мало волновало Сальвиана. Готы попытались изменить маршрут и вторглись в Панонию, но и там они увидели все ту же безрадостную картину. Запылала и Панония, обрекая на голодную смерть не только местных жителей, но и завоевателей. Светлейший Пордака понял, что пробил его час…

К сожалению, комит финансов Лаулин оказался на редкость прижимистым человеком, абсолютно не понимавшим ни тяжести свалившихся на империю бед, ни собственной выгоды. Кроме того, в помощники к Пордаке он определил нотария Серпиния, человека с явно поврежденными мозгами. Пордака с некоторым изумлением опознал в Серпинии того самого юнца, помощника корректора Перразия, которого тринадцать лет назад варвары Руфина перепугали едва ли не до смерти своими неожиданными превращениями. За минувшие с того скорбного дня годы Серпиний сильно возмужал, но полученная в юности душевная травма сказалась на его умственных способностях. Варваров он боялся до поросячьего визга, но еще больше он боялся своего начальника, комита финансов Лаулина, чем привел Пордаку в изумление. Пордака никак не мог взять в толк, чем же это мог так запугать Серпиния этот по виду очень мирный человек с выпуклыми близорукими глазами. Однако, так или иначе, нотарий Серпиний ни на шаг не отступал от инструкций, полученных от строгого начальника, и охранял деньги, выделенные императором Грацианом на ведение военной кампании, с таким рвением, словно они были его собственными.

— И родятся же в Риме такие дураки, — качал седой головой комит Сальвиан, быстро нашедший общий язык с Пордакой.