– Да, это я! – важно ответил Цукасов и прищемил Борькин нос двумя согнутыми пальцами.– Ага! Это мы не любим, товарищ Борька!

– Не любим, хотя вы и самый главный…

– Ну, Нина, поросенок у тебя прелестный!

Николай Цукасов относился к тем людям, которые почти не меняются с годами. Он был такой же сутуловатый, лобастый, ясноглазый, как в годы их сладкого институтского прошлого, не изменил себе ни на йоту – делал те же детские жесты и движения, после смеха облизывал губы, по-стариковски морщил лоб. Одним словом, в какой-нибудь особой обстановке Цукасов, может быть, переставал быть прежним Цукасовым, но Нина Александровна этого никогда не видела, да и Сергей Вадимович сдержанно хвалил «высокого» приятеля за то, что, можешь себе представить, ни капельки не меняется, всегда остается самим собой.

– Ты отчего помалкиваешь, Нинуха? Неприятности?

– Да нет… Просто смотрю на тебя, Николай.

– Ну и как?

– По-прежнему хорош!

– Ну спасибо, подружка!

– Тебе спасибо, старый дружочек!

Ей на самом деле было приятно и радостно сидеть подле разговорчивого, простого, хорошо одетого мужчины, от которого неназойливо пахло польским одеколоном «Рококо», а в распахе отличной дубленки виднелся по-модному широкий галстук. Отпуск в этом году Цукасов брал поздно – в октябре,– и лицо у него было еще загорелое по-южному, гладкое, с очень здоровой и на вид упругой кожей. Он хорошо, даже слишком хорошо выглядел для своих лет, этот хороший человек Коля Цукасов. Нина Александровна спросила:

– А куда мы все-таки едем, Николай?

– В райресторан «Обь»!– с купеческой лихостью ответил Цукасов.– Если в нем сегодня нет осетрины, то данному району будет исключительно плохо… Шпарьте быстрее!– вежливо посоветовал шоферу дяде Коле секретарь обкома.– Так, что ли, Борька?

Теперь было совершенно ясно, что на секретаря обкома Цукасова сын Борька отреагировал положительно: с первой секунды поездки начал то и дело оглядываться на Цукасова, искать его взгляд, всячески улыбаться, чтобы привлечь внимание, да и сам Цукасов на Борьку поглядывал с интересом.

– Люблю быструю езду,– важно ответил сын Нины Александровны.– И даже не боюсь…

Они ехали по деревянному городу так называемого районного подчинения. Проплывали мимо дома из брусчатки, из лиственничных бревен, из шлака; шли обедать служащие различных учреждений, в отличие от большого города без портфелей, возле киоска «Пиво – воды» происходило столпотворение – базарились шумные и замерзшие пьянчужки, подсчитывающие медяки; потом показался сосновый парк, такой густой и огромный, каких не бывает в больших городах,– шишкинские сосны, хорошо расчищенные дорожки, зеленые скамейки, заботливо обметенные от снега сторожами; от парка даже сквозь полуоткрытый ветровичок «Волги» тянуло хмельным сосновым запахом. В городе было спокойно, тихо, по-домашнему уютно. Потом стали попадаться и двухэтажные дома, но и они не вызывали городского беспокойства – были скорее домишками, чем домами.

Цукасов сидел на заднем сиденье прямо, не разваливаясь, на Борьку поглядывал с юмором и симпатией. Когда они уже подъезжали к ресторану «Обь», секретарь обкома начал морщить лоб и глотать слюну – бедняга, наверное, не ел с утра, теперь же шел пятый час, а что касается осетрины, то он к ней был приучен с детства. Отец Цукасова, опытный рыбак, никогда не возвращался домой без пудового осетра или нельмы.

– Ну вот и приехали! Собирайся питаться, честной народ! Два года назад районный город обзавелся таким модерным рестораном, которому могла бы позавидовать и область.