Время тянулось томительно медленно.

В первый же день пребывания в убежище они слышали гулкий топот сапог над головой, голоса... Это приходили из полиции за Иваном Рябошапченко. Елена Сергеевна сказала, что муж эвакуирован в Германию с оборудованием завода, показывала справку, предусмотрительно заготовленную Гефтом. Полицейские забрали все шерстяные вещи и ушли. Наведывались и власовцы во главе с офицером, угрожая оружием, требовали денег и тоже, забрав из дома последнее, ушли.

Среди ночи домик Рябошапченко долго сотрясали близкие взрывы. Земля дрожала и гудела, словно от подземных вулканических толчков. Рвались немецкие склады артиллерийских снарядов. Взрывы были такой страшной силы, что вся черепица слетела с обрешетки дома.

Многими часами они сидели на нарах и, затаив дыхание, прислушивались к звукам то приближающейся, то удаляющейся стрельбы из орудий и тяжелых минометов. Бой шел где-то близко от Тенистой улицы, по береговой черте, у самого моря. Низко пикировали советские самолеты, и к вою моторов примешивались разрывы снарядов и клекот спаренных пулеметов...

Дом № 6/9 по Тенистой улице.

Здесь был тайник, в котором скрывались руководители подпольной группы.

Вскочив, Гефт долго метался по узкому пространству убежища, два шага в ширину — три в длину. За ним молча наблюдали, сидя на нарах, Рябошапченко и Бурзи.

— Затаились, как кроты!.. А там идет бой, люди вышли из-под земли с оружием!.. Нет, не могу больше! Не могу!! — сорвался Гефт и, навалясь плечом, попытался вытолкнуть блок ракушечника.

— Оставь, Николай! Тебя же знают в лицо! — глухо сказал Бурзи. — Что мы можем сделать? Один пистолет на троих... Ты же разведчик! У тебя другая задача. Отдохнешь неделю, другую и снова в тыл!.. Тебя готовили не для того, чтобы подставить под шальную пулю!..

— Хрестоматийная истина! — бросил Гефт. — Я не только разведчик, но и гражданин! Пойми...

— Не понимаю. Ты должен лично передать собранную информацию!..

Гефт опустился на нары, закрыв лицо руками, затих.

Долго еще слышались звуки боя; затем наступило удивительное спокойствие. Тишина вызывала тревогу и теснящее грудь предчувствие...

В девять часов утра они услышали условный стук.

Волнуясь, бросились к проему и помогли изнутри вытолкнуть блоки ракушечника в коридор.

Первое, что они услышали, был голос Юли Покалюхиной:

— Товарищи, наши вошли в Одессу!..

Они все выбрались из тайника и забросали ее вопросами.

— Всю ночь шли уличные бои! — рассказывала Юля. — Наши форсировали лиман и ворвались в Одессу со стороны Пересыпи. Танки и мотопехота обошли город с флангов...

— На завод! Сейчас же все идем на завод!.. — сказал Николай.

Над городом стлался удушливый дым пожарищ. Немецкие варвары взорвали народную святыню — домик, в котором жил и творил Пушкин. В руинах Дом учителя, вокзал, школы. Горят дома на Дерибасовской и Пушкинской улицах. Лежат на дорогах безжалостно срубленные белые акации — гордость Одессы. Еще сотрясают воздух взрывы на станции Сортировочная. Смрадный дым стоит над портом, холодильником, над судами, что немцы не успели увести в Констанцу. Словно спутанные провода, лежат в руинах конструкции портальных кранов, сооружения порта...

А в Одессу идут и идут все новые и новые советские части. Лица воинов усталы, суровы, но счастливы: завершен один из героических этапов освободительной борьбы народа — Одесса стала снова советской!

В шесть часов вечера возле памятника дюка де Ришелье стоят Гефт, Покалюхина, Рябошапченко, Берещук, Тихонин, Ляшенко и Мындра.