В приемной, возле кабинета Петелина, толпилось несколько человек рабочих, а главный инженер был на территории — надо полагать, бдения сигуранцы продолжались.

«Обязательно надо выяснить, чего добивается на заводе Мланович. Сегодня же поговорю с Рябошапченко», — решил Гефт и открыл дверь в кабинет Купфера.

Шеф прочел повестку, схватился за голову, позвонил Загнеру и доложил.

Из трубки послышалась такая брань, что Купфер отнял трубку от уха. Алюминиевая пластинка мембраны вспучивалась, словно банка протухших консервов. Затем баурат, видимо, выдохся, и шеф приложил трубку к уху:

— Да. Здесь, рядом со мной! — Купфер передал трубку Гефту.

— Черт с ними! Идите на эту идиотскую комиссию! Я возьму на себя штурмфюрера Винергофа! — услышал Гефт возмущенного баурата.

Купфер дал ему свою машину, и Николай спустился вниз.

Высматривая шофера, он завернул за угол фабрики-кухни и увидел черный крытый «БМВ». Гефт вспомнил субботний эпизод в Колодезном переулке и заглянул в кузов — за рулем дремал шофер, а на заднем сиденье спал с открытым ртом Фортунат Стратонович.

«Почему в субботу ночью эта машина была в Колодезном? — думал Николай. — Если Мланович, проникнув в дом, поджидал Берту, она не дала бы условного сигнала».

В воскресенье они не виделись — Николай ездил к Рябошапченко, вернулся домой под вечер. Родителей не было, и он занялся отчетом.

Так и не решив этого вопроса, он поехал в немецкую школу, которая помещалась в здании бывшего строительного института.

Медицинскую комиссию он прошел. Медики, в числе которых был почему-то фашиствующий гомеопат Гарах, браковали только инвалидов. В кабинете заседала комиссия — три офицера СС во главе с штурмфюрером доктором Винергофом.

Николай слышал разговор со своим предшественником — высоким немолодым человеком с воробьиной грудью и острым кадыком. Мужчина жаловался, что у него сахарный диабет и он не может служить в доблестной германской армии. Но, протянув ему ручку, лейтенант — старый служака — сердито прорычал:

— Если ты настоящий фольксдейч и ты действительно хочешь победы Германии, подпиши! Если ты, глиста в манной каше, ждешь большевиков, можешь не подписывать!..

Услышав это категорическое предложение, Гефт не разговаривая подписал стандартный бланк-заявление о добровольном вступлении в германскую армию. Здесь же за другим столом у него отобрали аусвайс и выдали справку, где было сказано, что предъявитель сего — доброволец германской части СС.

С этим документом Гефт поехал в Стройуправление к баурату.

Загнер прочел бумажку, покровительственно похлопал его по плечу и сказал:

— Я, как майор германской армии, чрезвычайно рад тому, что патриот рейха занял место в строю его доблестных защитников!

Потом, правда не так торжественно, майор пояснил, что с доктором Винергофом он договорился. Гефт будет представлять германские интересы на заводе. Военные занятия он может не посещать, но в качестве военнослужащего германского флота должен носить форменную фуражку и нарукавную повязку с германским орлом и свастикой.

«С этим собачьим ярлыком, — подумал Николай, — в любое время я могу показаться в городе без всяких проверок. Только неприязнь рабочих ко мне станет еще сильней».

С такими нерадостными мыслями он поехал к Лопатто, без особой надежды застать профессора дома. Просто в его распоряжении была машина, и он решил ее использовать.

Эдуард Ксаверьевич оказался дома, сам открыл дверь и проводил его в кабинет.

— Вас, Николай Артурович, интересует судьба завода? — спросил он, когда тот сел в предложенное кресло.