Данн соскользнул с края обрыва, как делал прошлым вечером, и приземлился на травянистой лужайке, поросшей кустарником. Все ветки кустов были повернуты в одном направлении — из-за ветров, дующих со стороны ледника. Данн подложил мешок под голову, а нож зажал в руке, чтобы быть наготове. Луна появилась на небе очень кстати: никто не подкрадется к нему незамеченным.

Проснулся он в полной темноте. Рядом с ним смутно белело что-то большое. Луна вышла из-за тучи, и Данн увидел, что это опять одно из крупных животных, покрытых белой шерстью. Оно лежало с открытыми глазами и смотрело на Данна. Он перестал судорожно сжимать нож. Это не враг. Луна скрылась. В темноте стал ощутим запах мокрой шерсти. Снова показалось ночное светило. Что это за зверь? Данн никогда не видел ничего похожего. Под обилием шерсти трудно разглядеть, что за тело у животного, но морда симпатичная: глаза широко расставлены, в области носа и пасти шерсть короткая, с редкими кустиками белой поросли. Природа создавала этот вид для существования в холоде, других мнений быть не могло. В пустыне или в местах, где погода жаркая, такой зверь не выживет. Откуда он пришел? Зачем лег рядом, да еще так близко?

Почему? По лицу Данна струилась влага. Тумана этой ночью не было. Слезы. Данн почти никогда не плакал, а теперь вот расплакался — от одиночества, от невыносимого одиночества, которое с особой силой ощутил только сейчас, благодаря присутствию этой приветливой твари, ее почти дружеской близости. Данн задремывал, но просыпался, будил себя, чтобы подольше чувствовать сладость совместной ночевки в обществе доверчивого зверя. На рассвете он открыл глаза: зверь был рядом, он лежал, устроив голову на широких мохнатых лапах, и смотрел на Данна умными зелеными глазами. Как у Гриота. Это не дикое животное, оно привычно к людям. И оно не голодно, поскольку не выказывает никакого интереса к припасам Данна.

Он медленно протянул руку к лапам животного, на которых лежала белая морда. Зверь закрыл глаза, признавая его, и снова Данн заплакал как дитя и подумал: «Все в порядке, никто моих слез не увидит». Они тихо лежали рядышком, пока утро набирало силу, а потом уши животного встали торчком, оно прислушалось. Наверху, где шла дорога, послышались голоса. Животное тотчас подскочило и спустилось по щебенке ниже по склону, где трясся на ветру высохший куст. Там зверь спрятался.

Данн смотрел, как он уходит, его ночной друг уходит. Затем юноша подтянулся наверх, к краю обрыва, чтобы увидеть людей, шедших по дороге, чтобы увидеть то, что его ожидает.

Его голова едва торчала над поверхностью. Он смотрел, как мимо бредет группа людей, слишком измученных, чтобы заметить его. Данн подождал. Кажется, больше пока никто не идет. Он вылез из-под обрыва и увидел, что впереди будет подъем. Дорога взбиралась на низкий сухой холм, на котором росли деревья. Надо будет наполнить флягу водой, раз болота заканчиваются. Он сошел с дороги на подсыхающую перемычку между двумя промоинами и встал там, лицом к солнцу, греясь в его лучах. Пока Данн спал рядом с белым зверем, ему приснился сон. Удивительно яркий сон. Маара. Конечно, ему приснилась Маара, из-за теплого дружеского чувства, вызванного звериной компанией. До чего же это все-таки странно.

Данн посмотрел в окно прозрачной воды; на поверхности плавало лишь несколько сухих стеблей. В воде виднелись не очень глубоко три фигуры — что за фигуры? Какие-то массы беловатой субстанции. Две большие и одна поменьше… и от маленького шара исходили пузырьки воздуха. Ага, да это нос, вытянутый нос… значит, это животные, такие же, как его ночной гость. Они утонули. Но погодите-ка, пузыри означают жизнь — меньшее из трех животных еще живо. Данн опустился на колени на самом краю промоины, с риском, что топкий берег провалится под ним, и, ухватившись за шкуру животного, подтянул его к себе и вытащил на воздух резким рывком, так что чуть сам не свалился в воду.