— Что за праздник у кадетов? — спросил Дундич Шпитального.

— Должно, начальство высокое встречают, — неопределенно ответил ординарец.

— Сам ты начальство, — оскалил зубы Борис Шишкин, взятый в группу проводником как бывший подъесаул из григорьевского полка. — К масленице готовятся.

— Твоя правда, Бориска, — не обиделся на издевку Шпитальный. — Завтра маслена.

А Дундич по-новому взглянул на праздничные хлопоты станицы и вдруг подумал о своей суженой, которая наверняка завтра тоже будет провожать зиму, встречать весну. Весну, а не его, любимого Ивана. И ему так захотелось рвануться в Колдаиров, что он ни с того ни с сего дал шпоры коню, но тут же осадил его.

…Голощеков, молодцеватый, лет сорока, сухопарый полковник, встретил представителя Григорьева не только без радости, но даже с явной шпилькой.

— Вчера надо было поспешать, — сказал он, выслушав объяснение есаула. — Ишь, вспомнили. Теперь мы будем слушать выстрелы, когда Буденный навалится на вас, — как школьника отчитывал полковник Дундича. — Так и передайте хозяину, что господин Улагай и пальцем не пошевелит…

«Что же, учтем, — с удовольствием прокомментировал про себя заявление Голощекова Дундич, — отношения у них не лучше, чем у кошки с собакой». Но вслух заверил:

— Непременно передам, — потом подумал и с робкой надеждой спросил: — Может, еще не поздно, господин полковник? Наш командир мечтает…

Полковник даже не дал ему договорить, зачастил:

— Знаем, есаул, о чем мечтает Григорьев. Спит и видит себя верховным атаманом Дона. Кишка тонка.

— Но, господин полковник, — напружинился Дундич. — Я прошу выбирать выражения. Мы не давали повода…

— Что?! — взъярился Голощеков. — Не давали?! А где вы были, когда нас гнали от Гумрака, когда нас прижали у Разгуляевки? Ваш Григорьев как иуда выжидал. Ну и чего дождался, отсиживаясь в Калаче? Не сегодня завтра краснюки вышвырнут вас оттуда. Куда побежите? В Новочеркасск, в Воронеж? А может, к большевикам переметнетесь?

— Господин полковник! — выразительно сверкнул гневными глазами Дундич. — Я представитель Кавказской добровольческой дивизии…

Полковник смешно вздернул голову, словно освобождаясь от петли или сплетенных на шее рук. Гнев, бушевавший в его груди, начал постепенно угасать, когда их взгляды встретились. «Этот дикарь, чего доброго, пустит мне пулю в лоб, — почему-то подумал Голощеков. — Собственно, есаул тут ни при чем. Кажется, я переборщил».

— Знаю вашу преданность нашему святому делу, — выспренно заговорил Полковник, чтобы как-то снять напряжение. — И лично вас, дорогой, не имею в виду. В знак моего искреннего уважения к вам прошу… — и жестом радушного хозяина Голощеков пригласил есаула в небольшую боковую комнату, где на розовой льняной скатерти выстроились бутылки.

После второй рюмки коньяка полковник на правах старшего не по званию, а по возрасту уже обращался к гостю на «ты» и называл его по имени.

— Послушай, Алеко, дождись генерала и переходи со своей ба… боевой группой к нам. Поверь старому штабисту: скоро вам крышка. Не только мы, поверь, никто не поддержит Григорьева, этого выскочку и подхалима…

— Здесь надо подумать, ваше превосходительство, — польстил полковнику Дундич, прикидывая, как бы побыстрее накачать Голощекова и вывезти с собой в займище.