Изменить размер шрифта - +
Откуда мне было знать? Всю мою жизнь, Марина, я одна была такая: слово, и дело, и мысль – одно, и сразу, и одновременно, так что у меня не было ни слова, ни дела, ни мысли, а только… какая-то электрическая молния!

 

Так о Метели: когда я услышала, ушами услышала:

 

         – Князь, это сон – или грех?

         – Бедный испуганный птенчик!

         – Первая я – раньше всех! —

         Ваш услыхала бубенчик!

 

Вот это первая – и раньше, с этим ударением, как я бы сказала, у меня изо рта вынутое – Марина! У меня внутри – все задрожало, живьем задрожало, вы будете смеяться – весь живот и весь пищевод, все те-самые таинственные внутренности, которых никто никогда не видел, – точно у меня внутри – от горла и вниз до колен – сплошь жемчуга, и они вдруг – все – ожили.

 

И вот, Марина, так любя ваши стихи, я бе-зумно, бе-зумно, безнадежно, безобразно, позорно, люблю – плохие. О, совсем плохие! Не Надсона (я перед ним преклоняюсь!) и не Апухтина (за «Очи черные»!), а такие, Марина, которых никто не писал и все – знают. Стихи из Чтеца-декламатора, Марина, теперь поняли?

 

         Ее в грязи он подобрал,

         Чтоб угождать ей – красть он стал.

         Она в довольстве утопала

         И над безумцем хохотала.

 

         Он из тюрьмы ее молил:

         Я без тебя душой изныл!

         Она на тройке пролетала

         И над безумцем хохотала.

 

И в конце концов – его отвезли в больницу, и —

 

         Он умирал. Она плясала,

         Пила вино и хохотала.

 

(О, я бы ее убила!) И кажется даже, что когда он умер и его везли на кладбище, она —

 

         За гробом шла – и хохотала!

 

Но может быть это я уж сама выдумала, чтобы еще больше ее ненавидеть, потому что я такого никогда не видала: чтобы за гробом шли – и хохотали, – а вы?

 

Но вы может быть думаете, это – плохие? Тогда – слушайте. О, Господи, забыла! забыла! забыла! забыла, как начинается, только помню – как кончается!

 

         А граф был демонски-хорош!

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         А я впотьмах точила нож, —

         А граф был демонски-хорош!

 

Стойте, стойте, стойте!

 

         Взметнулась красная штора:

         В его объятиях – сестра!

 

Тут она их обоих убивает, и вот, в последнем куплете, сестра лежит с оскаленным страшным лицом, а – граф был демонски-хорош!

 

А «бледно-палевую розу» – знаете? Он встречает ее в парке, а может быть в церкви, и ей шестнадцать лет, и она в белом платье…

 

         И бледно-палевая роза

         Дрожала на груди твоей.

Быстрый переход