У них был какой-то «секрет», о котором не знает она, мать! Разве удивительно, что это причинило ей боль? Она слишком горда, чтобы заговаривать об этих телеграммах. А поскольку ни Сирил, ни Софья тоже о них не заговаривали, то об обстоятельствах, заставивших Сирила изменить свои планы, не было сказано ни слова, что, конечно, очень странно. К тому же Сирил был общительнее, чем когда-либо, — в присутствии тетушки он переменился. Правда, и с матерью он обращался безукоризненно. Но про себя Констанция повторяла: «Это из-за Софьи он так со мной ласков».
Когда они после чая поднялись в верхнюю гостиную, Констанция, бросив взгляд на «Вечернюю пирушку», спросила:
— Тебе нравится?
— Что? — Сирил посмотрел на гравюру. — А, ты поменяла их местами! А зачем?
— Ты же сам говорил, что так будет лучше, — напомнила ему Констанция.
— Разве? — искренне поразился Сирил. — Что-то не помню. Хотя, — добавил он, — так и впрямь лучше. А еще лучше было бы вернуть все как было.
Он посмотрел на Софью и, скорчив гримасу, дернул плечом, словно хотел сказать: «Славно я пошутил!»
— Все как было? — удивилась Констанция и, сообразив, что он поддразнивает ее, сказала: — Безобразник! — и притворилась, что хочет надрать ему уши. — Ты ведь когда-то любил эту картину! — добавила она с иронией.
— Да, любил, мамаша, — покорно согласился Сирил. — Не стану спорить.
Он обнял ее и расцеловал.
В гостиной он закурил, сел за пианино и стал играть вальсы собственного сочинения. Констанции и Софье эти вальсы были не совсем понятны. Но они восхищались всем подряд и особенно хвалили один вальс. Констанции было приятно, что они с Софьей одного мнения. Сирил же заявил, что этот вальс и есть самый худший. Когда он перестал играть, Констанция рассказала ему об Эми.
— А, — кивнул Сирил, — она сама сообщила мне об этом, когда принесла ко мне в комнату кувшин с водой. Я не хотел про это заговаривать — тема невеселая.
В его безразличном тоне послышался известный интерес, желание узнать подробности. И он их узнал.
Без пяти десять, когда Констанция уже позевывала, Сирил сделал сообщение, которое прозвучало как взрыв бомбы перед камином.
— Ну-с, — сказал он, — в десять у меня назначена встреча с Мэтью в Консервативном клубе. Мне пора. Ложитесь без меня.
Сестры запротестовали, особенно живо — Софья. На этот раз боль испытывала она.
— Это деловое свидание, — сказал Сирил в свою защиту. — Мэтью завтра рано утром уедет, другого времени для встречи не остается, — и, поскольку Констанция была мрачна по-прежнему, он добавил: — Дело есть дело. Не думайте, что я только и знаю, что развлекаться.
И ни слова о том, что за дело! Никаких объяснений! Если уж говорить о делах, Констанции было известно одно: она ежегодно дает ему триста фунтов и оплачивает счета от портного. Когда-то сумма казалась ей огромной, но она давно к ней привыкла.
— На мой взгляд, тебе лучше было бы принять мистера Пил-Суиннертона здесь, — сказала Констанция. — Вы могли бы где-нибудь уединиться. Не нравятся мне эти свидания в клубе в десять вечера.
— Ладно, спокойной ночи, мамаша, — сказал Сирил и встал. — До завтра. Я возьму ключ от наружной двери. Пусть уж карман растянется — ничего.
Софья уложила Констанцию и подала ей две грелки, на случай, если начнутся боли. Почти все время сестры молчали.
V
Софья сидела на диване в нижней гостиной. |