|
Вошедшая женщина будто охлестнула его неким воспоминанием; оно было прочно забыто и завалено в памяти — не продраться до него, но от него остался на поверхности слабый след, и этот-то след, как запах, напомнил ему о чем-то бывшем и утраченном. У женщины было узкое, с гладкой и чистой кожей худое лицо, скулы у нее остро и туго подпирали рысьего разреза, утянутые к вискам серые глаза. И выражение этих глаз было покойно-веселое, и в складках красивого, несколько большого рта — та же покойность и мягкость.
— Садитесь ко мне, девушки, — по холостяцкой привычке, нужно, не нужно — забросить удочку, помахал рукой Тугунин, когда женщины, набрав в буфете имеющейся в нем снеди, пошли к столикам выбирать место. «Ужение» было совершенно бессмысленным — им, шестерым, и за свободным столиком было тесновато, — и на призыв Тугунина они не обратили внимания. Только вот эта, вошедшая последней, с тарелкой в руках, на которой поцокивали, сталкиваясь, яйца, посмотрела на него, подержала на нем взгляд недолгий миг и усмехнулась. И сейчас Тугунин, догнав ее на лестнице, тоже не удержался: — А чего ж прекрасная сильфида одна? Вздрогнув от неожиданности, она подалась от него в сторону, посмотрела и тоже узнала. — О господи! — пустив короткий смешок — то ли по его, то ли по своему адресу, что испугалась, — сказала она. — Нельзя же так. — А как можно? — спускаясь теперь рядом с ней и заглядывая ей в лицо, улыбаясь, спросил Тугунин. — Не знаю как, — не глядя на него, пожала она плечами. — Ну, как-то ведь надо начинать, — сказал он. Теперь она посмотрела на него: — Что начинать? — Что. Знакомиться. — А-а… — отворачиваясь, протянула она. — Я сегодня буду свободен к пяти часам, — сказал Тугунин. — Я в гостинице, вы в гостинице — вечером делать нечего, давайте проведем его вместе. — Мне есть что, я ведь только сейчас одна, — ответила женщина. Они уже спустились вниз и пересекали вестибюль, идя к двери. — Да, действительно, — сказал Тугунин. — Я удивился — такая компания женщин, чем вы тут занимаетесь? — Гуляем, — вновь пустив короткий, какой-то смущенно-глуповатый смешок, сказала женщина. Тугунин открыл дверь — одну, вторую, и они вместе вышли на улицу. Дождя не было, асфальт был сух, лишь кое-где черными металлическими заплатами блестели лужи, но дул злой, колючий ветер, нес посеревшие, много раз вымокнувшие и вновь высохшие листья. Из автобуса, стоявшего на дороге под крыльцом, закричали в открытую переднюю дверь: — Юля! Совесть у тебя есть? Так и ВДНХ закроют! «А, она с делегацией на ВДНХ. Или по путевке», — догадался Тугунин. — Скажите мне, Юля, в каком вы, во всяком случае, номере? — спросил он. — В пятьсот пятнадцатом, — сказала она, взялась за поручень, ступила на ступеньку и оттуда уже, обернувшись, помахала ему прижатой к плечу рукой, как крылышком: — Пока. И было что-то в ее лице: в ее высоко вздернутых острых скулах, раскосых глазах — во всем покойно-веселом выражении его что-то такое, от чего Тугунина опять будто охлестнуло горячей волной. «Ч-черт!..» — подумал он непонятно к чему.
2 В министерстве Тугунину был на сегодня назначен прием у заместителя начальника главка. Назначено было на десять тридцать, но ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни в час заместитель не принял. |
