— А! Расстроилась я, — проходя к двухместной, собранной сейчас для дня тахте и ложась на нее, сказала Элла. — Женщину сейчас зарезало, моих лет, на глазах прямо — не работник из меня сегодня.
— Этта сейчас-то вот, толпа-то была? — перестав одевать Петьку, всполошенно спросила нянька.
— Сейчас вот, — сказала Элла с тахты. — Прямо на глазах.
— Что делается на белом свете, о-хо-хо, что делается! — забормотала нянька. — Твоих лет — молодая! Что делается…
И, одевая Петьку, так она все и бормотала, приохивая:
— Что делается, что делается, о-хо-хо…
2
Нянька ушла с сыном на улицу, хлопнув дверью. Элла полежала еще немного, потом встала, принесла на тахту из коридора красный польский телефон и стала звонить в поликлинику. Она сказала регистраторше, что у нее температура тридцать семь и восемь, кашель и насморк, и ей ответили, что в течение дня врач придет.
Вызвав врача, Элла стала звонить по делам. У нее дома скопилось уже восемь шапок, она их неделю уже не могла сбыть и решила заняться этим сегодня — как раз подходящий день, коли дома.
— Свет! — сказала она своей приятельнице, когда та сняла трубку. И засмеялась, играя голосом: — Что-то давно я тебя не видела, увидеть хочется.
Приятельница поняла.
— А что у тебя? — спросила она.
— Мужское счастье, двести двадцать штука, первый сорт.
— Две, — сказала приятельница, — больше не осилю.
— Обнищала у вас контора, что ли?
— А я их что, на углу продавать буду?
— Ладно, подъезжай давай, — сказала Элла. — Я дома, когда подъедешь?
— Я не могу сегодня, — сказала приятельница. — Завтра, может?
— Ну вот, завтра. До завтра, может, у меня и не останется ничего. Мужа пришли.
— Точно! — обрадовалась приятельница. — Вот контора у человека — пришел, отметился и хоть день гуляй потом.
— Пусть прямо сейчас и приезжает, — сказала Элла. — А то потом нянька с Петькой с улицы придут — будет она носом своим нюхать.
— Ага! — сказала приятельница.
Элла положила трубку и от удовольствия потерла руки. Мало, что две шапки устроила, а и с Эдиком сейчас увидится, жена же его к ней и пошлет. Приятельница была еще школьная, работала в СУ нормировщицей, вышла замуж три года назад, и Элла еще тогда, на свадьбе, положила глаз на Эдика — ну, парень! Усы — как смоль, плечи — косая сажень, рост — баскетбольный, смотрит — как жжет. Эдик работал по ремонту мебели, имел «Запорожца», ходил в дубленке и голландских костюмах.
— Але, красавица! — позвонил он через минуту, Элла даже не успела еще допереодеться: из красных кримпленовых брюк, желтой мохеровой кофты, хлопчатой цветной блузочки под ней — в легкий, до пола, воланами от бедер японский шелковый халат с розовыми павлинами. — Нам с тобой что, свиданьице сорганизовали?
— Точно, красавец, — сказала Элла, затаивая невольно дыхание. — Я дома, сын с нянькой свежим воздухом дышит — такой случай. Садись в свой самокат — и давай на всю железку.
— Готовь водку, чтоб все как положено, — сказал Эдик.
— Я тебе получше кой-что приготовила, — посмеиваясь, сказала Элла, согнутой рукой расстегивая на голой спине лифчик и стряхивая его на стул. |