Изменить размер шрифта - +
Завтра же с утра позвонить в поликлинику — и встретиться… Председатель, конечно, зря не объяснил мужику, что к чему. Не велика служебная тайна — мог бы и сказать об этом словечке… Хотя… он врачу верит, а чего врач не написал, того, значит, и нет. Вот начальник участка — другое дело… По его если, получается: пьяница — значит, помирай. А может, действительно: оттого Марахонов и пьет, что болезни своей боится. Опустился, правда, в привычку вошло: как плохо — так водка…

Стена была выкрашена белилами, от сигареты осталось черное пятно. Гольцев соскоблил его ногтем, вытер пальцы носовым платком и ступил обратно в сени.

Марахонов курил и, когда Гольцев вошел, исподлобья посмотрел на него.

— Ну так что же… как вы там с начальством встретились?.. — опять сказал он. — Будет мне что или жди как обезножеть?

Руки у него снова лежали на столе, большие, тяжело налитые кровью, с синими ветвями жил. Они напоминали Гольцеву руки отца — отец тоже, всю жизнь, был мастеровым, и сколько Гольцев помнил его, руки у отца были в синих вздутиях вен.

— Но почему же вам без очереди? — Он примостился на краешке табурета и оказался напротив Марахонова, лишь стол разделял их. — Чем вы лучше других? Другие просят — они здоровее?

— А-а-а! — сказал Марахонов. — И вы туда же… Говорила жена: брось, не пиши. Нет, закипел я…

Он выдернул сигарету изо рта, потушил ее прямо о стол, о клеенку, и швырнул на пол.

— Не знаю я — другие здоровее, нет ли. Чужую боль никто не знает. Я свою знаю. Ломит — сил нет, согнуться — на колени вставай, а с колен вставать — еле-еле подымешься. Я не сам выдумал, что одно спасение — курорт… Я по бюллетеню-то ходил — в больнице лежал, — а что? Как лег, так и вышел…

Гольцев поднялся.

— Ну вот что, Иван Кириллович, — перебил он Марахонова. — Встречусь я с вашим невропатологом. Если все так, как говорите, будет вам путевка. Обещаю.

 

* * *

— Привет! — сказал Королев.

Он был в разбитых домашних шлепанцах на босу ногу, в пижамных брюках, в майке, повязан полотенцем и улыбался. И, глядя на него, Гольцев опять подумал, как же Королев изменился: ничего в нем не осталось от университетского зубоскала, совсем другая улыбка — не ироничная, с опущенными уголками губ, чуть высокомерная даже, а мягкая, как бы извиняющаяся за ту прежнюю… Только вот волосы все те же — такие же светло-желтые, словно старая, высохшая солома, и так же стоят торчком…

— Алеша, кто там? — крикнул женский голос.

— Гольцев, — отозвался Королев. — Иди знакомиться.

На кухне зажурчала льющаяся из крана вода, и жена Королева, вытирая руки о фартук, вышла в прихожую. Она была одного роста с Королевым, полненькая и оттого кругленькая, как колобок; крашенные хной волосы гладко зачесаны со лба и стянуты на затылке в небрежно-скорый узел, и близко поставленные глаза — под блескучими очками в тонкой металлической оправе.

— Мария, — сказала она, подавая руку.

Гольцев поцеловал ей руку, жена Королева смущенно засмеялась, и Королев, стоявший рядом, засмеялся тоже:

— Гольцев, он всегда был…

— Есть хотите? — спросила Мария.

— Хочет, хочет, — не дал ему ответить Королев и подмигнул Гольцеву. — Я тут о вас с Савенковым столько Маше рассказывал — так она тебя как премьер-министра какого ждет.

Быстрый переход