Пора было будить Гору.

Гольцев повернулся — и понял: соседский матрас — серая плотная холстина, набитая ватой, — лежал на полу, лишь на этот раз был застелен простыней. Гольцев и вскочил с матраса, когда зазвонил телефон, но вскочил, еще не стряхнув с себя окончательно сон, и не обратил внимания, не разобрал, что спал на матрасе.

Стол был придвинут к самому окну, смятый лист бумаги лежал на нем, среди вилок, тарелок и ложек, и рядом — авиаконверт, голубой, с полосчатой красно-синей каймой. Гольцев вспомнил, как стал вдруг кричать, куда дели Верино письмо, куда его спрятали, но никого уже не осталось — одна лишь Гора, — тогда он вышел в коридор, стал зачем-то надевать плащ — и в кармане зашелестело.

Он прочитал письмо тут же, в прихожей, открыл соседскую комнату и вытащил матрас…

Гольцев положил листок на подоконник, расправил его, подумал — и разорвал на две части, сложил их и снова разорвал, и так рвал, пока рвалось, потом выбросил в форточку. Белые клочья разлетелись, столб воздуха закружил и стал переворачивать их, и они медленно пошли к земле, словно огромные снежные хлопья.

Гольцев подошел к дивану, сел на него и потряс Гору за плечо.

Она открыла глаза, сонно сощурилась, закрыла их и снова открыла, зевнула и, вновь сощурившись, уже почти проснувшись, сказала, усмехаясь:

— Как спалось на матрасе?

— Ничего.

Гольцев наклонился над Горой и взял ее за плечо.

— Все, в последний раз. В последний раз это было. Больше — все.

Гора потянулась и села на диване.

— Собираться надо. Пропади она пропадом, эта парикмахерская…

И все тронулось, все сдвинулось с места — день был начат, неделя была начата, все начиналось заново…

1967—1968 гг.

ГАЗИФИКАЦИЯ

ПОДРУГИ

1

Слухи о том, что нынче будут проводить газ, возникли весной. Будто уже принято решение, отпущены деньги, — вот только кончится грязь.

Но грязь высохла, из земли, из почек полезла молодая зелень, заматерела, переходя в лето, и лето тоже минуло, отдарившись всеми своими плодами, которые могло и успело дать, а никто никакого газа проводить не думал, и толки о нем завяли.

И тут, когда снова все развезло, под ногами хлюпало и чавкало, деревья снова сделались голы и черны, лишь трава еще мертво зеленела, ожидая снега, чтобы сопреть под ним, по поселку в местах скопления народа — на дверях обоих продовольственных магазинов, на дверях поссовета, на электрическом столбе возле клуба и подле расписания движения поездов на станции — появились вырванные из тетради листки с объявлением, что в ближайшее воскресенье, в одиннадцать ноль-ноль, в клубе состоится организационное собрание членов-пайщиков газификационного кооператива «Синий огонек», прием заявлений от желающих — перед началом собрания.

Весть о собрании принесла Павле Поликарповне Фрося с Лесной, тридцать два, придя просить ее посмотреть заболевшего внучонка.

— Какой кооператив, Фрося? — строго спросила Алевтина Евграфьевна, будто это Фрося была ответственна за то, что в объявлении говорилось так, а не по-другому. — Что, лавочку какую-то частную устраивать будут? Газ — дело государственное.

— Да вот, что прочитала, то сказала, — виноватясь, ответила Фрося. — А слухи-то — будто за свои, вообще, деньги проводить будем, да.

— Странно что-то, — с этою же всё отчитывающей строгостью произнесла Алевтина Евграфьевна.