Тебе — свое, мне — свое. Хотя дело мы одно делаем. Методы разве что разные…
— Методы?
— Эх, Саша! — Гольцев прошел к магнитофону, снял кассету с лентой и сунул к себе в стол. — Я тебе только что сказал и готов повторить: надо видеть вещи в истинном свете. А не обманываться их блеском. Понял бы ты это.
Он снял плащ с вешалки и, не прощаясь, вышел в коридор.
Ему было жалко, что так все вышло с Савенковым. В сущности, Савенков неплохой мужик, но ему, наверное, до сих пор кажется, что линолеум на полу коридора не вспучен и шляпки гвоздей в двери по-прежнему блестят, будто серебряные…
* * *
Рузов лежал на диване. Руки у него были заброшены за голову, он курил, не беря сигареты изо рта, и бороду ему обсыпало пеплом.
— Лентяйничаешь? — Гольцев подошел к дивану и посмотрел на Рузова сверху вниз. — Шедевры надо создавать.
Рузов вытащил руки из-под головы и вынул изо рта сигарету.
— А ну как я уже создал?, — засмеялся он. Спустил ноги на пол, встал и прошаркал к столу, на котором одиноко и пустынно лежала одна-единственная, аккуратная, ровная стопка записанных листов. Взял ее, взвесил на руке и, подняв с пола портфель, сбросил в него.
— А это даже хорошо оказалось, — сказал он, оборачиваясь к Гольцеву, — что у тебя такая короткая командировка была. Подхлестнуло.
Гольцев сел на диван и перебросил спинку, чтобы можно было откинуться на нее.
— Ну вот, и скажи мне спасибо. Не я бы — век бы еще не сделал. А то бы и вообще пропало для потомства.
— Ну что же… — Рузов пыхнул загасшей было сигаретой, она зашаяла и вспыхнула красным угольком. — Так оно, наверное, и есть.
В комнате было прибрано, подметено и вымыто — пол сиял тусклым масляным блеском.
— Посуду на кухне тоже помыл? — спросил Гольцев.
— И в буфет составил, — сказал Рузов. — Доволен?
— В домохозяйки пойдешь ко мне?
Рузов закрыл портфель и опустил его на пол.
— Веру уж проси.
Гольцев вспомнил, что с утра в кармане плаща лежит у него так еще и не прочитанное письмо от Веры.
— Не будь свахой. — Он поморщился. — Я тебя, конечно, понимаю — ты брат…
— Да я же… — Но Рузов не договорил, быстро взглянул на Гольцева и отвел глаза. Тогда, на аэродроме, когда они уже проводили Веру, укрываясь за Гольцевым от ветра, чтобы прикурить, он спросил: «Что у вас с Верой?» — «Ничего», — сказал Гольцев. «Кажется мне, последнее время у вас…» — «Нет, — сказал Гольцев. — Все нормально». И точно так же Рузов быстро взглянул на него и отвел глаза.
— Что-то ты, Юра, не в духе нынче, — миролюбиво сказал он. — А я поговорить тут с тобой хотел…
— Со мной?
— Ну да.
— О чем?
— О тебе.
Гольцев помолчал, потом усмехнулся:
— С чего это?
— Рассказы твои прочитал. Старые…
— Где ты их взял, рассказы?
— В папке твоей. Папку ты на столе оставил.
— А-а, вон что… — Гольцев встал, взял со стола папку — видно, он ее забыл убрать, когда во вторник, перед отъездом, искал блокнот. — Ну что ж, давай поговорим. Раз уж ты прочел. Не следовало бы. Но уж раз прочел…
Рузов достал из пачки новую сигарету и прикурил ее от старой. |