Ранние рецензии, как правило, отражали своего рода оторопь, вызванную темой повести. Так, многие критики высказывали сомнения, тревоги, а некоторые даже искреннее возмущение по поводу этической стороны сюжета, в особенности ввиду особого построения текста, вынуждающего читателя активно искать доказательства вины одной стороны и, следовательно, невиновности другой. Значимые «пустоты» повести, намеренное умолчание — ловушка, расставленная Джеймсом с целью увлечь читателя не только расследованием происходящих в повести событий, но и изучением анатомии самого текста. Так, обозреватель книжных новинок газеты «Индепендент», ничуть не подвергая сомнению мистическую версию, утверждал, что «Поворот винта» — самая чудовищная история из всего, что мы читали в литературе — старой и новой. Непостижимо, как мистер Джеймс осмелился избрать предметом изображения инфернальный разврат. <…> Этюд этот хотя и озаряет ярким светом гений мистера Джеймса, оставляет у читателя чувство невыразимого отвращения». Другой рецензент пришел к заключению, что мистер Джеймс «пребывает в странном состоянии духа. Почти все его рассказы недавнего времени тяготеют к ужасному, повествуя о зле и пороке». Еще один критик признавал, что «повесть мистера Джеймса не имеет ничего общего с банальными рассказами о привидениях; она намного превосходит последние как по замыслу, так и по мастерству. Сам по себе сюжет безусловно омерзителен». Но были и те, кто считал новую повесть Джеймса «жемчужиной», совершенным, законченным, незабываемым шедевром, его лучшим творением: ««Поворот винта» — такое точное и захватывающее исследование магии зла и подспудного влияния греха на души и умы, какого наша словесность не порождала со времен «Доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона».

В клетке

Повесть впервые напечатана в 1898 году и впоследствии помещена Джеймсом в 11 том нью-йоркского собрания сочинений. Предисловие проясняет замысел произведения: «Любая почтовая контора, в особенности маленькая контора, расположенная по соседству, в которой решается столь много наших повседневных дел, куда мы постоянно ходим с нашими нуждами, обязательствами, заботами и хлопотами, радостями и горестями, где испытывается наше терпение, где наши надежды оправдываются или рушатся, всегда, мне кажется, накапливает так много мелочей из лондонской жизни и столь многое может поведать из бесконечной истории огромного города, что, даже пробыв в ней совсем недолго, кажется, будто стоишь на сквозняке, под сильнейшим ветром человеческой комедии».

Повесть, выстроенная вокруг, на первый взгляд, вполне ничтожного сюжета, раскрывает одну из излюбленных тем писателя — сложность познания жизни. Инструментом познания в данном случае являются телеграммы, отсылаемые двумя лондонцами, леди Бредин и капитаном Эверардом, равно как и домыслы, которые строит на их счет главная героиня, скромная служащая, вынужденная дни напролет проводить в добровольном заточении в клетушке почтово-телеграфной конторы.

Писатель назвал повесть «экспериментальной». Этим термином пользуются и джеймсоведы для обозначения центрального периода его творчества — 1890-х годов, когда Джеймс испробовал немало новаторских повествовательных техник. Произведение демонстрирует постепенный отход писателя от «драматизированного» типа прозы — такого принципа построения, при котором «точка зрения» каждого героя, как «светильник», освещала лишь одну сторону происходящего, как, например, в романах «Что знала Мэйзи» или «Неуклюжий возраст». Постепенно внимание писателя все больше обращалось к герою-повествователю, чей характер и интеллект предопределяли то, что именно он способен воспринять. Персонаж такого типа, получивший у Джеймса название «воспринимающее сознание», должен был содействовать реалистичности описания, то есть, по замыслу писателя, не навязывать читателю готового мнения, а оставлять ему возможность самостоятельной объективной оценки.