От машин, которыми заставили обочины дороги и съезды к огородам и речке. От деревенских домов и заборов. От возрастных районных гаишников с мокрыми от пота рубашками. От ряженых в белые рубахи и подпоясанных красными кушаками парней и девчонок в сарафанах и плотных юбках до земли. От общего многолюдья, перемещающегося в ожидании концерта между домом-музеем знаменитого певца, концертными площадками и палатками с питьем, едой и сувенирами.
Деревня представляла собой две улицы и линию сараев, бань и огородов, вместе образующих три вытянутые вдоль речки и спускающиеся к ней ступени. Речка извивалась внизу, у деревни раздваивалась, образуя остров, песчаные отмели и заливы. Судя по бредущим в воде тут и там людям, глубины в ней было по колено, но течение сильное. Речка была прославлена стихами Пушкина, – правда, с привязкой не к летней поре, а к зиме. Теперь же как раз был сезон, который Александр Сергеевич не любил, – зной, комары и мухи, – но все равно красиво вокруг и впечатляюще для русской души, тоскующей по простору.
Через речку был перекинут висячий пешеходный мост, – шатающаяся под ногами достопримечательность, которую активно эксплуатировали гости фестиваля. Более капитального моста тут было не нужно – скот и телега легко осиливали речку вброд.
За рекой открывались широкие луга с обязательной в здешних местах и как раз поспевшей сладкой поляникой, дикой клубникой-белобочкой. За лугами были поля, дорога и только довольно далеко впереди речная долина плавными зелеными волнами поднималась к сосновому лесу. Место было открытое и чудесное своей простотой. Чудное приволье из названия фестиваля очень ему подходило.
Открытая сцена на большой концертной площадке была повернута к речке задом, к деревне передом. Сцена была под навесом. Для артистов и организаторов за сценой было развернуто несколько спасительных палаток. Зрительская площадка была открыта небу. На ней стояли ряды пластиковых стульев, в другую погоду уже занятых бы зрителями. Теперь почти вся середина была свободной, только редкие старушки, запасшиеся зонтиками, спокойно дожидались концерта на лучших местах.
На сцену стали подниматься и усаживаться за заранее расставленными инструментами музыканты оркестра. Почти синхронно с ними зрители принялись занимать свободные стулья на площадке.
Уверенная в себе женщина стандартной комплекции «за пятьдесят», одетая в темно-синее закрытое концертное платье, поприветствовала зрителей на ставшем традиционном фестивале памяти знаменитого русского певца и представила Костромской государственный оркестр народных инструментов.
Заместитель губернатора, поднявшаяся с первого ряда стульев к микрофону, установленному перед сценой, проговорила слова, соответствующие статусу ответственной за областную культуру, и наградила грантами и стипендиями губернатора лауреатов певческих конкурсов и будущих мастеров. Креатура старого губернатора, до выборов руководившая фондом его имени и отличившаяся раздачей бесплатных лекарств пенсионерам и рекламной помощью юным талантам, она одна сохранила свой пост при его преемнике. Неброско одетая, не полная, говорила размеренно и по делу, улыбалась приятно, поздравление губернатора озвучила по существу.
А вот говорившая за ней руководитель района слишком уж восторгалась и напирала на высокие слова. Упоминания про честь и гордость, хвалу и славу, прикладывания к событиям и людям слова «наш» в различных его комбинациях как-то настораживали. В черном платье с жемчугами, невысокая, упитанная, с рубленной квадратной фигурой и заплывающими глазами, она выглядела даже постарше выступавших до нее женщин, хотя, судя по лицу и шее без морщин, была их моложе. Николаю Ивановичу она показалась похожей на проворовавшуюся заведующую магазином из советского прошлого, строящую из себя интеллигентку. Он совсем не удивился, когда через неделю в областном центре задержали ее мужа, помогавшего ей получать взятки за торговлю землей. |