Изменить размер шрифта - +

— Я не хочу молчать! — говорила она. — Молоденький такой… здоровый, любимый мною… что ты мне сделал? Сказал ты мне: «Ну, выбирай, Олимпиада. я или он»? Сказал ты это? Нет, ты — кот, как все коты…

Илья вздрогнул от обиды, в глазах его потемнело, он сжал кулаки и вновь поднялся на ноги.

— Как ты можешь…

— А? Бить хочешь? — сверкнув глазами, зловеще проговорила женщина и тоже оскалила зубы. — Ну — ударь! А я отворю дверь и крикну, что ты убил, ты по моему уговору… Ну — бей!

Илья испугался. Но испуг кольнул его в сердце и исчез.

Он снова сел на диван и, помолчав, засмеялся подавленным смехом. Он видел, что Олимпиада кусает губы и как бы ищет чего-то глазами в грязной комнате, полной тёплого запаха пареных веников и мыла. Вот она села на диван около двери в баню и опустила голову, сказав:

— Смейся, дьявол!

— И буду…

— Я как увидела тебя, подумала: «Вот он. Он мне поможет…»

— Липа! — тихо сказал Илья.

Она не отвечала, сидя неподвижно.

— Липа! — повторил Лунёв и, чувствуя себя так, точно полетел куда-то вниз, медленно выговорил: — Старика-то я задушил… ей-богу!

Она вздрогнула и, подняв голову, уставилась на него широко открытыми глазами. Потом губы у неё задрожали, и, точно задыхаясь, она с трудом выговорила:

— Ду-урак…

Илья понял, что она испугалась его слов, но не верит в их правду. Он встал, подошёл к ней и сел рядом, растерянно улыбаясь. А она вдруг охватила его голову, прижала к своей груди и, целуя волосы, заговорила густым, грубым шёпотом:

— Зачем обижаешь меня?.. Я обрадовалась, что его задавили…

— Это я сделал, — кивнув головой, сказал Илья.

— Молчи! — беспокойно воскликнула женщина. — Я рада, что его задавили, — всех бы их так! Всех, кто меня касался! Только ты один — живой человек, за всю жизнь мою первого встретила, голубчик ты мой!

Её слова всё ближе притягивали Илью; он крепко прижался лицом к груди женщины, и, хотя ему трудно было дышать, он не мог оторваться от неё, сознавая, что это — близкий ему человек и нужен для него теперь больше, чем когда-либо.

— Когда ты смотришь на меня сердито… чистенький мой… чувствую я паскудную жизнь свою и за то люблю тебя… за гордость люблю…

На голову Лунёва падали тяжёлые слёзы, ощущая их прикосновение к себе, он сам заплакал свободно и легко.

Она же оторвала голову его от груди своей и говорила, целуя мокрые глаза его, и щёки, и губы:

— Знаю ведь я — красотой моей ты доволен, а сердцем меня не любишь и осуждаешь меня… Не можешь жизнь мою простить мне… и старика…

— Не говори про него, — сказал Илья. Он вытер лицо платком с её головы и встал на ноги.

— Что будет, то будет! — тихо и твёрдо сказал он. — Захочет бог наказать человека — он его везде настигнет. За слова твои — спасибо, Липа… Это ты верно говоришь — я виноват пред тобой… Я думал, ты… не такая. А ты — ну, хорошо! Я — виноват…

Голос у него прерывался, губы вздрагивали, глаза налились кровью. Медленно, дрожащей рукой он пригладил растрёпанные волосы и вдруг, взмахнув руками, глухо завыл:

— Я — во всём виноват! За что?

Олимпиада схватила его за руку; он опустился на диван рядом с ней и, не слушая её, сказал:

— Понимаешь — я его удушил, я!

— Тише! — со страхом, вполголоса крикнула Олимпиада.

Быстрый переход