Целый квартал, более — все окружные кварталы будут просвещаться, благодаря мне! Только и мерещится мне теперь одно: как я весь день свой буду проводить в читальне и в ожидании посетителей заниматься переводами. Дождаться не могу, когда вывеска будет готова!
— Жаль мне вас разочаровывать, — вздохнул Ластов, — но я сильно сомневаюсь в успехе вашего предприятия. Простолюдин наш не ощущает еще настолько потребности в чтении, чтобы ходить в нарочно строенное для того заведение. Я отсоветовал бы вам.
Бреднева не на шутку рассердилась.
— Так, по-вашему, выбросить шкафы да книги за окошко? Вырвать из сердца с корнем любимую мечту, которую я выхолила, вынянчила, как родное детище? Да что ж мне после того останется? Камень на шею да в море, где поглубже?
XI
Ну, Господь с тобой, мой милый друг!
Я за твой обман не сержуся.
Хоть и женишься — раскаешься,
Ко мне, может быть, воротишься.
Наденька, тем временем внимательно осматривавшая кабинет, внезапно встала и, не говоря ни слова, быстро направилась к спальне. Ластов вскочил со стула и загородил ей дорогу.
— Куда вы, Надежда Николаевна?
— Меня очень интересует ваша квартира, и я хочу обревизовать ее.
— Нет, извините, там моя спальня…
— Ну, так что ж?
— Девицам не годится входить в спальню молодого человека.
— Скажите, пожалуйста! А той целомудренной Диане, что уже спрятана у вас там, годилось войти?
Кровь хлынула в голову Ластова.
— Тише! Прошу вас. Пожалуй, расслышит.
— Ага! Признались. Я этого только и добивалась. Можете успокоиться.
Студентка воротилась на прежнее место.
— Помните ли вы, Лев Ильич, как, будучи в последний раз у нас, вы ратовали за святость брачных уз?
— Ну-с?
— А что сказать про проповедника, который не держится собственных правил?
— Я, кажется, ни одним поступком не изменил до сих пор своим принципам.
— Да? Ну, а если эта… женщина надоест вам, вы ведь воспользуетесь первым случаем, чтобы отделаться от нее?
Ластову разговор был заметно неприятен. Нетерпеливо потопывая ногою, он с суровостью посмотрел на говорящую.
— Вы ошибаетесь, — сказал он, — я никогда не расстанусь с нею.
— Что такое? — болезненно усмехнулась Наденька. — Вы хотите весь век свой сгубить на невоспитанную, необразованную горничную?!
— Люби кататься, люби и саночки возить, — иронически пояснила Бреднева,
— Именно, — подтвердил учитель. — Но вы, Надежда Николаевна, назвали ее невоспитанной, необразованной горничной. Горничной была она — против этого, конечно, слова нельзя сказать, хотя я и не вижу еще ничего предосудительного, бесчестного в профессии горничной. По-моему, она даже куда почетнее профессии большей части наших русских барышень — профессии дармоедок. Что же до воспитанности, до образования особы, о которой у нас идет речь, то я могу сказать только одно: что дай Бог, чтобы все вы, наши «воспитанные», «образованные» девицы, были на столько же развиты и умственно и душевно, имели столько же женского такта, как она — «простая горничная».
Нечего говорить, что после таких любезностей со стороны хозяина, подруги наши недолго усидели у него.
— Я и забыла, — сказала, приподнимаясь, Наденька, — что сегодня сходка у Чекмарева. Ты, Дуня, остаешься? Ведь ты уже не ездишь на сходки?
— Не езжу, но это, во всяком случае, не резон мне оставаться! Извините, Лев Ильич, что обеспокоили. |