— Придётся подождать, они у министра чай пьют. Что делалось на министерском чаепитии, можно было только догадываться. Скорее всего, обменивались мнениями насчёт освободившихся вакансий. Об этом можно было судить по настроению вернувшихся на рабочие места начальников. В хорошем настроении начальник подписывал бумаги не глядя, в дурном — бумага летела обратно для переписки. Иногда из министерской чайной проникал слух: кто-то помер за границей, и на его место прочат Иванова, но вот кто займёт место Иванова — Сидоров или Петров, — это совершенно неизвестно. Ах, всё-таки Сидоров? Вот счастливчик! Но, чёрт возьми, какая вопиющая несправедливость!

Тем не менее все идут к Сидорову и поздравляют с назначением.

— Перестаньте, господа, — отвечает Сидоров, то ли на самом деле не предполагая о повышении, то ли лукавя. — Здесь нет и доли правды, пустой слух!

Ему, естественно, не верят и каждый в душе думает:

«Так я тебе и поверю… Сам себе всё устроил, интриган, а теперь…»

Вот какие мысли и настроения навевали традиционные чаепития внутри многомачтового корабля под названием «Певческий Мост», плывшего в петербургском тумане, преодолевая все штормы, бури и подводные рифы…

В конце своего существования министерство решило придать сложившейся традиции чаепития некую форму. Возникло чайное общество Азиатского департамента — «ЧАДО», объединившее на добровольных началах всех рядовых любителей восточного напитка. Как вспоминает Чиркин на момент своего поступления в МИД в 1902 году, помещение «ЧАДО» представляло собой длинную узкую комнату в глубине коридора, примыкавшую к регистратуре Азиатского департамента. Члены общества во главе с вице-директором Н. Г. Гартвигом за скромную плату получали завтрак в полдень и чай в 16.00.

Исторической реликвией чайного общества были массивные серебряные подстаканники с выгравированными автографами его основателей: Зиновьева, Гартвига, Нератова, бывшего генконсула в Бейруте Лишина, генконсула в Урге Шишмарёва и консула в Бордо и франкофила Комарова, носившего кличку «Le Комарофф».

При особо важных назначениях и подвижке по службе в департаменте устраивались обеды по подписке — обычно в ресторане «Донон» рядом с Певческим мостом. Обеды, обходившиеся каждому участнику в 15 рублей, пробивали порядочную брешь в бюджете молодых дипломатов, но уклоняться от них считалось дурным тоном. К тому же многие из них имели кредит у артельщика МИД (типа ссудной кассы), а также у портных, сапожников и других, рассчитываясь с ними, как правило, при отъезде на заграничную должность подъёмными деньгами. Обед, как пишет Чиркин, обычно состоял из бесконечного ряда закусок и длинного меню, «обильно поливаемого… винами, включая шампанское. Многие после длинного рабочего дня (от 10 утра до 7 вечера), подкрепляя себя не в меру, теряли баланс и покидали ресторан при поддержке товарищей».

Однажды на один такой обед с опозданием явился тамада — Н. Г. Гартвиг и обратился к присутствовавшему за столом сотруднику Китайского стола Шереметеву с просьбой переписать к одиннадцати часам следующего дня срочный доклад министра Николаю II. Гартвиг вручил Шереметеву черновик доклада, который тот почтительно принял и засунул в карман своего сюртука, заверяя начальника, что исполнит всё в точности, как приказано. На другой день и Гартвиг, и Шереметев явились в МИД лишь в начале двенадцатого дня. Шереметев не рассчитал своих сил за обедом в ресторане, проспал и пришёл на работу с невыполненным заданием. Хорошо ещё, что он как-то умудрился не потерять черновика Гартвига! Чиркин пишет, что в первый раз видел доброго и покладистого Николая Генриховича в таком раздражении. К счастью, выяснилось, что у Ламздорфа оставалось в запасе час-полтора до выезда на высочайший доклад, так что Шереметев сумел переписать его доклад в срок

В архиве Министерства иностранных дел, к сожалению, сохранились лишь несколько любопытных документов о деятельности этого общества в 1915–1916 годах, из которых возникает следующая картина.