Изменить размер шрифта - +
Что, вероятно, и сделал Чацкий. Недаром Фамусов говорит ему: «Именьем, брат, не управляй оплошно». Стало быть, воспитанник, известный как мот и сорванец, деревнями практически не занимался.

Почему? Кажется естественным для хозяина привести в порядок имущество. Но такие многотрудные хлопоты воспринимались как очередная форма несвободы — род службы, на которую дворянин попадает, даже выйдя в отставку. Другой герой Пушкина из «Романа в письмах», Владимир, рассуждает на сходную тему: «Звание помещика есть та же служба. Заниматься управлением 3-х тысяч душ, коих все благосостояние зависит совершенно от нас, важнее, чем командовать взводом или переписывать дипломатические депеши… Небрежение, в котором оставляем мы наших крестьян, непростительно. Чем более имеем мы над ним<и> прав, тем более имеем и обязанностей в их отношении. Мы [оставляем] их на произвол плута приказчика, который их притесняет, а нас обкрадывает. Мы проживаем в долг свои будущие доходы, разоряемся, старость нас застает в нужде и в хлопотах. Вот причина быстрого упадка нашего дворянства: дед был богат, сын нуждается, внук идет по миру. Древние фамилии приходят в ничтожество… Аристокрация чин<овная> не заменит аристокрации родовой».

Последняя фраза как нельзя более подходит к Молчалину. С точки зрения представителей старинного дворянства, тот, даже если поднимется и разбогатеет, — все равно им не замена. Первая причина чему в раболепии духа, нравственной несвободе. Чацкий же осознает себя свободным как от службы, так и от долга по отношению к крепостным.

В. С. Печерин вспоминал историю, произошедшую с ним в Москве: «Когда-то под вечер… я возвращался домой: вижу, у меня на крыльце сидит старуха нищая с костылем и вся в ужасных лохмотьях. Я хотел было ее прогнать. Она взмолилась: „Помилуй! отец ты мой родной! Не погуби меня бедную! Ведь я твоя же крестьянка из села Навольново… Староста-то наш хочет дать дочь мою Акулину за немилого парня, а у меня есть другой жених на примете, да и сама девка его жалует. Так ты сделай божескую милость да напиши им приказ, чтоб они дали дочь мою Акулину за парня такого-то“.

Не входя ни в какие дальнейшие расспросы — с какою-то жестокою ирониею — я взял листок бумаги и написал высочайший приказ: „С получением сего имеете выдать замуж девку Акулину за парня такого-то (имя рек). Быть по сему. Владимир Печерин“. В первый и последний раз в моей жизни я совершил самовластный акт помещика и послал старуху к черту. Это меня взбесило и окончательно ожесточило против России»<sup></sup>.

Понять негодование молодого образованного человека против крепостного права легко. Но его брезгливость к людям — плод «ума гордого, строптивого». Крестьянка из-под Херсона, ради дочери, добиралась до Москвы не одну тысячу верст. Она была грязна, оборвана и воняла, как все нищие. Барин не дал ей куска хлеба и не положил ночевать даже на полу в передней. А ведь поступавший из Навольнова жидкий оброк позволял Печерину существовать в Москве. Остается признать: его бесило не только существование крепостных, но и тот факт, что они напоминали о себе, требовали участия в их кромешной жизни. Пачкать же о них руки не хотелось.

Чацкий заметно беднее Владимира из «Романа в письмах» и богаче Печерина. Его доход в полторы-две тысячи рублей был бы достаточен для человека вроде Молчалина. Однако для дворянина с барскими привычками эти деньги малы. Александр Андреевич приехал в дом к богатой невесте. Его нельзя заподозрить в корысти, он действительно любит Софью. Но женитьба на ней, помимо прочего, позволила бы ему вести привычное существование. Не отправляться в деревню, не превращаться в управляющего собственными имениями, не перестраивать образ бытия. А это дорогого стоит. Призывая весь свет отказаться от отжившего, Чацкий в наименьшей степени способен меняться сам.

Быстрый переход