Опять же трудно допустить, что, подвизаясь на Соловках, старцы имели возможность регулярно получать с материка хлеб (просфоры) и вино, которые используются в таинстве пресуществления, превращения хлеба и вина в Плоть и Кровь Христову.

Таким образом, можно утверждать, что, находясь на Соловках, ни Савватий, ни Герман не приступали к причастию, взяв на себя тем самым сложнейший и притом дерзновеннейший подвиг покаянного и молитвенного ожидания принятия Святых Даров, ожидания, которое продлилось шесть лет.

Сейчас, размышляя об отшельнической жизни и подвигах соловецких старцев, нам трудно представить, сколь тяжело, а порой и невыносимо было это ожидание. Однако Евангелист возвещает: «Да будут чресла ваши перепоясаны и светильники горящи; И вы будете подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, пришед, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и подходя станет служить им» (Лк. 12, 35—37).

Преподобные Савватий и Герман полны этим сверхъестественным ожиданием, которое во многом расширяет слова святителя Кирилла Александрийского об «отложении Причастия» в смысле непреложного бодрствования и сердечного предвкушения встречи с Господином.

Далее Житие сообщает, что, причастившись Святых Тайн Христовых, Савватий удаляется в часовню (по другой версии, в келью при сельском храме), где, по словам митрополита Спиридона, автора Жития, «воссылает хвалу Господу и Пречистой Его Матери» и готовится к отходу в вечность. Последним из мирян, удостоившимся встречи и общения с преподобным старцем, становится «некий купец из Новгорода, плывший в насаде (речное плоскодонное беспалубное судно. — М. Г.), по имени Иоанн».

Получив благословение от Савватия, купец собрался продолжить свой путь, но был остановлен прозорливым отшельником: «Передохни на берегу до утра — и увидишь Божию благодать. А утром безопасно отправишься в путь свой». Не понимая смысла слов старца, но испытывая уважение к его духовному опыту, Иоанн согласился, ушел в свой шатер и там заночевал. А тем временем «началась сильная буря с громом и молнией, и страшный ураган бушевал на море и на реке всю ночь. Иоанн же, видя перемену погоды: бурю на море и ураган на реке, — бывшие по пророчеству старца, — пришел в ужас... Наутро же ветер утих и воссияло солнце».

Преподобный Савватий, как мы видим, не впадает в нравоучительное богословие и дидактику, он остается верен живой стихии духовной практики, в избытке полученной им на Соловках, когда, по словам святителя Григория Паламы, «тело совокупно с умом и душею проходит евангельское поприще». Иначе говоря, старец не пугает новгородского купца, не читает ему нотаций и нравоучений, но, смиренно обозревая мысленным взором этого неизвестного ему доселе человека, просто осеняет его Евангельской любовью, которая и есть Божья благодать.

Кажется, что в последние часы земной жизни именно перед этим мысленным взором великого отшельника проходит вся его многотрудная жизнь — новоначальное служение в монастыре преподобного Кирилла Белозерского, душевные мытарства и духовные поиски, уединение в Валаамской обители, обретение места на Соловках, испытания «Островом мертвых» и наконец последнее причастие в часовне на берегу реки Выг.

Причем все эти события, как и многие другие (более или менее значимые), воспринимаются Савватием как единое и неостановимое течение молитвы, которая и есть для отшельника жизнь.

«Высочайшее состояние молитвы есть, когда ум во время молитвы бывает вне плоти и мира совершенно, безвеществен и безвиден. Кто сохраняет такое состояние нерушимым, тот воистину непрестанно молится», — утверждает Максим Исповедник.

Описание именно этого состояния наполняет финальный эпизод жизнеописания преподобного старца какой-то особой, удивительно пронзительной интонацией: «Святой же всю ночь пел и молился не переставая, воссылая отходные молитвы ко Владыке Христу.