— Да куда уж дальше, если она в семь и курит, и ворует. Что в мире творится… — вздохнула мама не то с сочувствием, не то с облегчением, радуясь тому, что заявление о женитьбе было всего лишь очередной шуткой. А то с него станет, с его, как он говорит, закидонами!

— А говоришь, девушка неразговорчивая. Ты уже успел все выведать о ее личной жизни и даже знаешь, что ждет ее дочурку в ближайшем будущем, я имею в виду интернат, — продолжил разговор Саша.

— Да, наверное, ей не с кем было поделиться, вот она мне и рассказала. У Галки как-то и подруг нормальных нет, не успела завести, когда с корабля списалась. А вообще, мне ее действительно жалко. Не представляешь, какая грусть у нее в глазах. Я спрашивал, может, ей лучше мужа попробовать в семью вернуть. А она говорит — ни за что. Ей попались любовные письма от той женщины, к которой он ушел. И Галина поняла, что у них там все серьезно. Она таких писем своему мужу никогда не писала. Самое интересное, что у той женщины тоже муж есть. И как только он узнал, что у жены роман с другим, вообще куда-то пропал. Уехал и все. Ни слуху ни духу. Вот как бывает в жизни. Сколько поломанных судеб из-за одной страсти…

— Сюжет для книги, — подал идею Александр. — А что? И профессия у героини необычная: то моряк, то автослесарь. И семейная драма. И любовная страсть. И как результат всего — педагогически запущенный ребенок. Еще неизвестно, чем грозит девочке пребывание в интернате. То есть вполне понятно, что ничего хорошего это не сулит ни ребенку, ни матери. Полный мрак. Такая чернуха вполне в духе писательницы Петрушевской. Я когда ее читаю, мне жить не хочется. Но почему-то читаю.

— Да у тебя так все благополучно в жизни, что даже скучно. Тебе недостает настоящих страстей. Вот и читаешь книжки, чтобы сравнить со своей жизнью и порадоваться, что у тебя-то самого, слава богу, все лады. А насчет сюжета для книги я подумаю.

Семен никому из своих близких не признавался, что давно ведет дневник. Записывает туда и события из своей жизни, и мысли, и наблюдения, и все интересное, что слышал от других, и всяческие наброски и этюды. Так, на всякий случай. В глубине души он допускал, что когда-нибудь снова начнет писать. И кто знает, может быть, эти записи еще сослужат ему свою службу.

Жизнь шла своим чередом. Он по-прежнему копался в моторах, находя поломки и устраняя их. Иногда клиенты приезжали конкретно к Семену, у него была репутация хорошего мастера. Только теперь Семен стал понимать, что ему стало недостаточно общения с друзьями по автоделу. Оказывается, не такая уж у них независимая и разудалая жизнь. После работы — неизменное пивко, дома к пивку добавлялся телевизор. Работа сводилась к тому, чтобы побольше зашибить денег и постараться надуть клиента, навешав ему лапшу на уши.

Однажды в выходной день Семен решил прошвырнуться по набережной у ЦДХ. Было любопытно поглазеть и на картины, и на праздношатающуюся публику. Когда-то в далеком школьном детстве он ходил в художественную школу. У него даже находили способности рисовальщика. Особенно удавались ему шаржи и карикатуры — умение, которое потом высоко оценили в армии.

Был апрельский серенький денек, над городом нависло свинцовое небо. На мокром асфальте подтаивал грязно-белый ноздреватый снег, но уже явственно пахло весной. Впрочем, северный ветерок нахально забирался под легкую курточку, на которую он сменил надоевший за зиму пуховик. Продавцы стояли у пестрых картин, зябко кутаясь в теплую одежду, подстелив под ноги картонки. Так им было теплее. Они переговаривались осипшими простуженными голосами и выжидающе смотрели на прохожих. На фоне неприглядного пейзажа уходящей зимы куски картона и холста поражали буйством красок и вызывали ощущение настоящего праздника. Когда прошел шок от этого пестрого разнообразия, Семен стал различать, сколько откровенно дешевого китча выставлено здесь на продажу.