— А вдруг у них тоже имеются какие-нибудь виды на Венеру, и в этом письме предупреждение? — спросил Костик.

— Не знаю, — ответил Батыгин. — Не будем гадать. Но разве люди не сумеют в крайнем случае постоять за себя?..

— Сумеют, — сказал Виктор.

Батыгин умирал. Большой умный человек, ученый-естественник, он чувствовал приближение смерти, знал, что протянет еще несколько месяцев, и ждал конца спокойно, не волнуясь и не волнуя других.

Только врач и Травин догадывались, что происходит с ним.

— Вы напрасно огорчаетесь, — говорил Батыгин Травину. — Свое дело я сделал, а моретрясение лишь немного ускорило конец. Я еще на Земле понимал, что отправляюсь в последнее путешествие.

Врач не стал протестовать, когда Батыгин попросил перевезти его в Землеград, к берегу океана. Большую часть времени Батыгин проводил теперь на берегу и лишь иногда медленно обходил человеческие владения на Венере. Однажды после долгого перерыва он встретился с Безликовым. Впрочем, слово «встретился» тут не очень подходит. Прогуливаясь по поселку, Батыгин увидел доброго молодца, лихо орудовавшего лопатой, — добрый молодец рыл для чего-то яму.

— А! Это вы, — сказал Батыгин. — Как самочувствие?

— Что за вопрос! — ответил Безликов. — Превосходно!

Он и на самом деле выглядел прекрасно. Полет за океан вновь приобщил его к геологии; глядя на него, теперь нельзя было даже заподозрить, что совсем недавно этот человек пережил страшную трагедию: утратил солидные источники, из коих привык черпать проверенные знания.

— Вот, грунт посмотреть надумал, — пояснил Безликов. — Шурф копаю. Своими руками — оно основательнее, прочнее…

— Пожалуй, — согласился Батыгин. — Самое важное — найти свое место в жизни и приносить людям пользу, а все остальное — пустяки.

— Правильно! — вгоняя лопату в землю, кивнул Безликов. — Главное — приносить пользу! А здесь мне понравилось, — широко показывая вокруг, признался Безликов. — На Земле я тоже с молотка и лопаты начинал. И на Венере пришлось. Геология — ничего не поделаешь! Хоть и астро, а все же геология. Такая наука!

Батыгин почти никогда не оставался один. К нему приходили за советами, рассказывали о сделанном, но Батыгин чувствовал, что все это — просто дань уважения, а на самом деле жизнь экспедиции настолько налажена, что опекать никого не нужно. И так получилось не потому, что все имели задания и теперь добросовестно выполняли их, а потому, что люди знали свое дело и каждый работал, не дожидаясь указаний… С атомохода «Витязь» сообщали, что на экваторе температура не превышает сорока градусов жары, что все в отряде здоровы и они производят посадки. С вертолета, отправившегося под начальством Свирилина в новые странствия, радировали, что на севере обнаружен мощный горный хребет с заснеженными пиками и действующими вулканами; самому высокому пику участники полета присвоили имя Юрия Дерюгина… Близилась осень; посев Мишукина с каждым днем набирал силы, и все ждали, что пшеница вот-вот заколосится. Шатков и Громов закончили монтаж батискафа и готовились к погружению. Виктор целыми днями ходил около них и все уговаривал Громова остаться на берегу и разрешить ему, Виктору, опуститься в глубины океана; но Громов не соглашался, и разговоры на эту тему велись у них с утра до позднего вечера…

А Батыгин думал, что вот таким и должно быть руководство при коммунизме — без мелочной опеки, без начальственного окрика. В сущности оно сведется к выработке общего плана и контролю за выполнением. А фактическое выполнение плана, осуществление идеи — это уже дело самого народа, сложившихся производственных коллективов сих выборными правлениями.