Георгий Степанович. Про любовь мою к Марьяше он не сказал ни слова. Молчаливо не одобрял. Минуло почти три десятка лет. На дворе — год шестьдесят девятый. И я, наконец, ясно увидел то, что он разглядел тогда. Холодно мне, Люда. И одиноко… (Поеживается.) Знаешь, как называют меня мои дорогие питомцы?

Людмила Васильевна. Как?

Георгий Степанович. «Авоськой» прозвали. «А-вось-кой»!

Людмила Васильевна. Ну и что же? У меня в библиотеке тоже есть прозвище: «Смотри не разорви!»

Георгий Степанович. Это, я полагаю, свидетельствует о твоей верности литературе… А о чем свидетельствует «Авоська»?

Людмила Васильевна. О том, что ты помогаешь жене по хозяйству.

Георгий Степанович. Это она мне помогает. Потому что основной, так сказать, домашней хозяйкой давно уж стал я.

Людмила Васильевна. Она ведь в экспедициях. На раскопках!

Георгий Степанович. Я тоже утешаю себя раскопками. Но началось это, я полагаю, гораздо раньше.

Людмила Васильевна. Когда же? Георгий Степанович. Мы оба мечтали об археологии. Марьяша поступила на археологическое отделение, а я — провалился. Занялся географией. Тогда она впервые посмотрела на меня сверху вниз.

Людмила Васильевна. И ты, чтобы ей удобнее было, сам немного пригнулся?

Георгий Степанович. Это заметно?

Людмила Васильевна. Тем, кто знал тебя раньше.

Георгий Степанович. Дочь меня раньше не знала. И считает такую позу нормальной. Даже, я полагаю, единственно возможной… в нашем доме. Это обидно.

Людмила Васильевна. А ты распрямись.

Георгий Степанович. Боюсь, что мой естественный рост… покажется им уже неестественным.

Людмила Васильевна. В первое время. Но постепенно они привыкнут.

Георгий Степанович. Марьяша, я полагаю, не захочет привыкнуть. Повелевать — это ее призвание. (С грустью.) Вот тебе и история с географией!

Людмила Васильевна (после паузы). Разве она и раньше была такой?

Георгий Степанович. Может быть… Володя же моей страсти не одобрял. (Снимает очки, подходит к портрету и разглядывает его пристально, будто картину в музее.) Он разбирался в людях. Поэтому и соединил тебя с тем из своих двух друзей, который не мог согнуться.

Людмила Васильевна (задумчиво). Я Марьяшу ни разу в жизни не видела.

Георгий Степанович. Она привыкла общаться с завоевателями, с владыками.

Людмила Васильевна. Которые давно уж истлели. А ты ведь живой!

Георгий Степанович (тихо). По-моему… не вполне.

Людмила Васильевна (вскочив). Ну, это уже слишком!

Георгий Степанович. У меня сегодня, я полагаю, скверное настроение. И все-таки… Все-таки, мне кажется, пора что-то менять.

Людмила Васильевна. Прежде чем принять историческое решение, надо поужинать. (Громко.) Андрюша, как там дела?

Андрей (из кухни). Один антрекот подгорел!

Людмила Васильевна. Ну вот… Разве я могу быть спокойна?

Андрей (из кухни). Я съем его сам!

Георгий Степанович. Идем.

Людмила Васильевна (задержав его). Поверь: прозвища они дают тем… у кого есть лицо!

Георгий Степанович. В виде хозяйственной сумки?

Людмила Васильевна. У тебя действительно скверное настроение. Вот и все.

Уходят.

Во дворе дома, где живет Лиля. Она протягивает Андрею пухлый конверт.

Лиля. Осторожно!.. Спрячь, чтобы снежинки не залетели.

Андрей прячет конверт под пальто.

Итак, испытания продолжаются! Только к тебе я могу обратиться с такой просьбой.

Андрей. Спасибо!

Лиля. Слушай внимательно. В этом конверте — письма, стихи, записки. Одним словом, вопли души!

Андрей. Так много?

Лиля.