|
Мой облик всегда принимали за чистую монету. Раз на мне мундир пилота Pan Am, — значит, я и есть пилот Pan Am. Авиаторы пришлись бы Барнуму очень по душе.[11] Поначалу я больше отмалчивался, позволяя беседе течь без моего участия, запоминая словечки и фразы из авиационного жаргона, и вскоре уже изъяснялся на лётном жаргоне, как на родном. Для меня Ла-Гуардиа стала Берлитцем воздушных трасс.[12] Часть моих «учебников» была просто-таки шикарна. Похоже, стюардессы не очень-то привыкли видеть по-настоящему молодых пилотов, годившихся им в ровесники. «Приве-е-ет!» — то и дело мимоходом говорила какая-нибудь из них, стреляя глазками, и в голосе её недвусмысленно сквозило приглашение. Я чувствовал, что отклонить могу лишь сколько-то из них, не показавшись грубияном, и вскоре ухаживал сразу за несколькими девушками. Я водил их в рестораны, в театры, на балет, на симфонические концерты, в ночные клубы и кино. А ещё либо к себе, либо к ним. Я обожал их за ум. Да и всё остальное в них было восхитительно. Но поначалу меня больше интересовали профессиональные знания девушек, чем их тело. Разумеется, я не возражал, если одно органично сочеталось с другим. Спальня может быть великолепным классом. А я был одарённым учеником — в том смысле, что узнать что-нибудь, скажем, о бухгалтерской стороне авиаперелётов, когда тебя покусывают за плечо и впиваются ногтями в спину, можно лишь проявляя академическую сосредоточенность. Нужно всем сердцем стремиться к знаниям, чтобы сказать обнажённой даме: «Эге, да это твоя лётная инструкция? А у наших стюардесс немножко другие». Копался у них в мозгах я очень аккуратно. Даже провёл с тремя стюардессами неделю на горном курорте в Массачусетсе, и ни одна из них не усомнилась в моём статусе пилота, хотя запас моих жизненных сил и подвергся кое-каким сомнениям. Не стоит думать, будто стюардессы вообще склонны к промискуитету. Как раз напротив. Миф о том, что все стюардессы страстные нимфоманки, — только миф. Если уж на то пошло, то «стюшки» куда осмотрительнее и разборчивее в своей половой жизни, чем женщины иных профессий. Все, кого я узнал, были умными, образованными и ответственными молодыми женщинами, отлично справлявшимися со своей работой, а ведь я особо не выбирал. Те, что стали моими партнёршами, запрыгнули бы ко мне в постель, даже будь они секретаршами, медсестрами, библиотекаршами или ещё кем-нибудь. Стюшки — женщины славные. У меня остались очень добрые воспоминания о тех, кого я повстречал, и если какие-то из воспоминаний приятнее других, то вовсе не обязательно из-за сексуального подтекста. Я даже не стал соблазнять одну, запомнившуюся мне особенно живо. Она была старшей стюардессой «Дельты» и встретилась со мной во время начальной стадии освоения лётного арго. У неё была машина в аэропорту, и однажды вечером она предложила подкинуть меня в Манхэттен. — Вы не подбросите меня сначала до «Плазы»? — спросил я, пока мы шагали через вестибюль. — Мне нужно обналичить чек, а там меня знают. (Там меня не знали, но я намеревался изменить это положение дел). Тут стюардесса остановилась, широким жестом указав на десятки билетных касс, выстроившихся по обе стороны циклопического вестибюля. В Ла-Гуардиа, наверно, торговало билетами за сотню разных авиакомпаний. — Обналичьте свой чек в одной из касс. Любая из них примет его у вас. — В самом деле? — я несколько удивился, но сумел это скрыть. — Это именной чек, а мы ведь здесь не работаем, знаете ли. — Какая разница? — пожала она плечами. — Вы пилот в форме Pan Am, и любая здешняя авиакомпания примет ваш чек в знак любезности. Ведь в Кеннеди так делают, разве нет? — Не знаю. Мне ещё ни разу не доводилось получать деньги по чеку в билетной кассе, — честно признался я. |
