И при этом она гладила его по голове. По плечам. По шее. Пока он не сообразил, что с ним играют.

— Перестань, — сказал он. И больше уже никогда и ни с кем этого разговора не заводил.

* * *

В его пугливость никто не верил, это характерно. Колышев, в силу привычки приглядываться к начальнику, первым заметил появившуюся у шефа слабинку — другие и знать не знали. Слабинка была обычная, ходовая, состояла в том, что начальник с возрастом стал человеком с ленцой. Со склонностью уехать на рыбалку. Или закатить к знакомым и там покейфовать за винцом и приятным разговором.

И однажды к Колышеву подошел знакомый инженер — стал жаловаться, что лишили премии. Их всех лишили, потому что отдел затянул сроки работы.

— А ведь как кстати были бы сейчас деньжата! — сокрушался инженер.

Колышев прятать свою мысль не стал. Сказал что думал:

— В начальнике дело.

— В начальнике? — переспросил инженер.

— Наш Петр Евстигнеевич с ленцой. Раскачивается долго… Отдел мог бы работать куда интереснее.

— С ленцой? Ты думаешь… А ты прав, пожалуй.

И тут Колышев затрепетал — ведь получилось, что он, Колышев, неспроста словцо пустил. Ведь так и роют начальнику яму, так и подсиживают. Некрасиво…

— А ты смелый, — сказал инженер.

— Какой я смелый. Я вот сказал тебе, а у самого сердце в пятки ушло.

— Ну уж конечно! — подмигнул инженер. Похлопал Колышева по плечу и звонко захохотал.

* * *

— Колышев! — как-то окрикнул его начальник в коридоре. Это был новый начальник, сменивший Петра Евстигнеевича. Колышев был далеко, шагах в двадцати, шел обедать, и потому начальник позвал его звучно и громко. — Колышев!..

Колышев подошел — пока он подходил, лоб его покрылся испариной.

— Скажите, Колышев, почему вы всегда так дерзко со мной разговариваете? — спросил начальник.

Но Колышев уже оправился, окрик пробивал его нутро лишь на пять-десять секунд, не больше.

— Дерзко? — переспросил он.

— Конечно, мой дорогой. Очень дерзко. Даже грубо… Все разговаривают как люди, а вы?

— Видите ли, — спокойно объяснил Колышев, — это у меня от самоутверждения. От слабости характера. Я либо говорю грубовато, либо начинаю мямлить и заикаться, как ребенок… Это с детства.

Начальник подумал. И оценил.

— Ну если так… — И, прощаясь, он мягко и чутко кивнул Колышеву.

* * *

Колышев вынырнул — он уже сам был теперь начальником лаборатории, притом большой и известной лаборатории, а не той, в которой когда-то начинал. Был у него и собственный кабинет с добротной мебелью. Были свои аспиранты. Были свои молодые ученые. И не было, разумеется, ни дрожи, ни трепета, ни боязни. Это случилось вдруг. Это случилось разом — едва он стал начальником, вполне самостоятельным и достаточно независимым. «Может, в этом и разгадка», — подтрунивал Колышев сам над собой.

Да и вообще забыл об этом.

* * *

Колышеву было сорок, он полнел, солиднел, не видел плохих снов, но уже чувствовал, что пора бы обзавестись семьей. Рассказывают, что он собрал трех своих аспирантов и, переговорив с ними по делу, сказал:

— А теперь — не по делу.

И спокойным голосом объявил им, что хочет познакомиться с хорошенькой женщиной. Он не сказал, что хочет жениться, — понимал, что этого лучше не говорить.