— Привет, Леона.

Его голос, такой родной и знакомый, всколыхнул целую бурю чувств. Как-то очень не вовремя нахлынуло: вот мы сидим на этой самой кухне на одном стуле, а Вальнар целует меня в шею и говорит, чтобы я не ерзала, иначе мы не доедем до его дома. А вот мы вчетвером валяемся на ковре, смотрим историческую драму, парни устраивают бой фантиками от конфет. И мы с Лэм сначала просто смеялись, а потом присоединились… Расстались мы всего пару недель назад, и вот теперь у него уже другая девушка. Которая, кстати, роскошно смотрится в пальто с меховой оторочкой и обтягивающем фигуру вечернем платье, а я тут сижу в джинсах и свитере с подвернутыми рукавами.

Стало как-то горько. Горько и противно.

— Я пойду.

Лэм метнула на Дрэйка испепеляющий взгляд, но он только растерянно пожал плечами. Подруга догнала меня уже в холле, где я застегивала куртку и прыгала на одной ноге, пытаясь натянуть сапог. Если по отношению к ней можно применить слово «побледнела», то это оно и было. Привычный шоколадный оттенок кожи потускнел, словно его размыли широкой кистью.

— Слушай, я ничего не знала, правда…

— С ума сошла? — Я щелкнула ее по носу. — Все в порядке.

Наконец-то запрыгнула в сапог, обняла ее и поцеловала.

— Занимайся гостями и не заморачивайся. А мне еще Марргента выгуливать.

Прежде чем Лэм успела открыть рот, я нырнула в радушно приоткрывшуюся дверь.

Петь. Просто петь. Будто вокруг не существует никого и ничего. Будто растворяешься в собственном голосе, льющейся музыке и полусвете. Есть только ты и зал, а голос парит, отражаясь от стен, плещется под высокими сводами клуба и путается в портьерах. Преподаватели называли мой тембр не поддающимся классификации: когда голос способен подняться до самых высоких нот и опуститься к достаточно низким.

Я пою, потому что не могу иначе — мне кажется, вместо первого крика при появлении на свет у меня с губ сорвалась песня. Каждый раз, когда выхожу на сцену, моя жизнь расцветает яркими красками. Я люблю своих гостей, всех и каждого. И я счастлива, что им удается вместе со мной — пусть даже ненадолго — окунуться в волшебство музыки и забыть о том, что осталось за дверями клуба. Ведь именно для этого я пою.

Последние аккорды затихли, и я вдруг поняла — что-то не так.

Дрэйк остался на месте, его руки плавно скользнули с клавиш на колени. Тишину разорвал прерывистый вздох. Полный зал, сотни взглядов. Скрежет вертящегося стульчика, когда пианист все-таки поднялся. Подошел ко мне, взял мою руку, мы вместе поклонились, и… Я никогда в жизни не слышала такого грохота. Люди словно с ума сошли: они хлопали так, что звенело в ушах, аплодисменты взлетали и бились о стены и своды, как рвущиеся на свободу виары. Гости вставали — один за другим отлетали стулья, а я стояла и смотрела в зал как во сне. До той минуты, пока не настала пора уходить. Смотрела на счастливые лица и понимала, что не могу этим надышаться.

Ну… не зря ведь говорят: перед раскрытой пастью дракона в снежки не поиграешь.

Сегодня я вглядывалась в каждый портрет, в каждое фото и застывшее на нем выступление — некоторые из снимков были еще черно-белыми. Ослепительные улыбки моих предшественниц и танцовщиц из знаменитого на весь мир шоу Ландстор-холла «Звездный дождь». Оно проходило на большой сцене, на которой меня как-то застукал Дрэйк: я вышла в огромный пустой зал и представила, что уже пою в опере. Ну а что, говорят, это помогает. Представишь, а потом оно и в жизни появится. Как-то так.