Впрочем, в конце концов уцелевшие полинезийцы вернулись в долину из своих укрытий в горах. Матросы и солдаты изменили свое обращение с ними. Во всяком случае, с женщинами. Последние ходили полуобнаженные и, по словам летописца, отличались «красивыми руками и ногами, чудными глазами, приятными лицами и тонкой талией; многие из них превосходили даже славящихся своей красотой женщин Лимы». Разумеется, этого оказалось более чем достаточно, чтобы несчастные, истосковавшиеся по дому матросы и солдаты стали добиваться расположения местных жительниц. Их ухаживания были приняты благосклонно: сила и красота друг друга стоят.

Конечно, любовная идиллия порой нарушалась мелкими недоразумениями, но в общем испанцы без затруднений удовлетворяли свои потребности в воде, фруктах и женщинах. Отсутствие серьезных столкновений объяснялось прежде всего тем, что полинезийцы не сопротивлялись, а покорно улепетывали в леса, как только солдаты затевали стрельбу. Почему они вообще в такой обстановке пускали в ход мушкеты? Это видно из рассказа участнике экспедиции о том, как солдат застрелил островитянина который пытался вместе со своим ребенком спастись вплавь. Солдат заявил в свое оправдание, что «дьявол все равно заберет тех, кому это предопределено». Автору этого рассказа кровопролитие, видно, надоело, он считал, что достаточно было выстрелом в воздух напугать полинезийца. Однако солдат тотчас возразил, что не мог «действовать иначе, чтобы не утратить славы хорошего, меткого стрелка». Преступлением это не считалось, законы христианской морали не распространялись на язычников.

Видимо, здесь-то и кроется главная причина бессмысленного избиения…

Не найдя ни драгоценных камней, ни золота, ни других сокровищ, Менданья уже через десять дней отправился дальше на запад, рассчитывая там с большим успехом осуществить свои колонизаторские вожделения. А в Ваитаху — он перекрестил долину, назвав ее Валье де Мадре де Диос (долина Божьей Матери) — испанцы на память о своем визите оставили сифилис и двести убитых…

В честь тогдашнего вице-короля Перу архипелаг назвали Лас Ислас Маркесас де Дон Гарсиа Хуртадо де Мендоса де Каньете. Не удивительно, что последующие мореплаватели и географы сократили столь длинное название и архипелаг стал именоваться просто Маркизским.

Летописец, повествующий об экспедиции Менданьи, не сообщает сведений о культуре и быте островитян. Он не знал языка, слишком мало времени провел на островах и вообще был нелюбопытен. Мы вынуждены обращаться к другим, более поздним источникам, чтобы представить себе, как складывалась до появления европейцев жизнь обитателей этих уединенных островов посреди величайшего на земле океана.

Население Маркизских островов — полинезийцы, относящиеся к той же группе, что обитатели Гавайского архипелага, Самоа, Таити и прочих островов восточной части Тихого океана. Покинув много сотен лет назад общую родину — легендарное Гаваики, — маркизцы оказались в изоляции и постепенно создали своеобразную культуру. У них появились отклонения в языке; когда европейцы открыли их острова, он отличался от гавайского и таитянского не меньше, чем шведский отличается от немецкого или голландского. Здесь, как и на других полинезийских островах, существовала развитая религия и сложная общественная организация, однако с присущими только маркизцам преданиями и обычаями, что во многом объясняется особенностями природных условий.

Прежде всего, племена были отделены друг от друга горными хребтами. Для многих долин море было единственным путем сообщения с соседями — единственным и не совсем благоприятным из-за могучего прибоя. Нет ничего удивительного в том, что постепенно каждая долина превратилась в маленькое обособленное государство со своим замкнутым обществом.