|
Я то намеревался уже в час отправиться на стадион и последить за бейсболом, уплетая хот доги и запивая их молоком. Вместо этого мне пришлось прогуляться в закусочную Сэма, отобедать ржаным хлебом и печеными бобами – ни того, ни другого за столом Вулфа вы никогда не встретите – и уже потом пройти пешком две мили с Западной Тридцать пятой улицы до Восточной Шестьдесят третьей. Должен вам сказать, что люди, которых вы встречаете на тротуарах субботним днем, совершенно не похожи на тех, что снуют по улицам в будни. Огромный пятиэтажный каменный особняк шириной футов в сорок располагался примерно посередине между Пятой авеню и Мэдисон авеню. При входе меня остановил здоровенный верзила со значком охранной службы Лэтропа на лацкане. Должно быть, даже по прошествии двух недель досужие репортеры продолжали нарушать покой миссис Оделл. – Что вам нужно, сэр? – угрюмо спросил детина. Я назвался, сказал, что меня ждут, и протянул удостоверение. Цербер вошел в вестибюль, нажал на кнопку, и женщина в аккуратной серой униформе с юбкой дюйма на четыре ниже колена открыла дверь. Детина представил меня, женщина, поверив ему на слово, пересекла мраморный вестибюль, сняла трубку внутреннего телефона и сказала, что мистер Гудвин ждет. Пару минут спустя послышался шум спускающегося лифта – он был раз в десять тише, чем лифт Вулфа. Дверцы раздвинулись, и высунувшаяся из лифта женская голова пригласила меня в лифт. Мы проехали два этажа и остановились на третьем. Женщина провела меня по коридору к открытой двери и притормозила, пропуская меня вперед. Я оказался в просторнейшей комнате, даже, скорее, зале, шириной, должно быть, с весь дом. Я осмотрелся – столы, стулья, кресла качалки, два дивана, картины, стеллажи, цветной телевизор… На нем мой взгляд задержался, потому что на экране показывали бейсбольный матч, который комментировал Ральф Кайнер. Вся его аудитория состояла из единственной женщины, откинувшейся на подушки широченного дивана. Даже не будь я в ее доме, я узнал бы ее по фотоснимкам, публиковавшимся в «Таймс» и в «Газетт»: широкоскулое лицо, большой рот, пухлые губы. Просторное светло синее платье, больше напоминающее балахон, застегнутый спереди на «молнию» снизу доверху. Я приблизился и вежливо поинтересовался: – Какой счет? Карие глаза взметнулись ко мне, потом вернулись к игре. – Четыре – два в пользу «Пиратов», конец четвертого иннинга. Садитесь. Я сел в кресло рядом с диваном и посмотрел на экран. Принимал Эд Крейнпул. Он благополучно справился с подачей, преодолел все базы, завершив иннинг, и тут же затявкала реклама. Я завертел головой, высматривая секретаршу, но та уже ушла; в ту же минуту телевизор замолчал, и я поспешно повернулся к миссис Оделл. Дистанционное управление – она выключила звук. – Картинку я оставлю, – сказала она. И неторопливо смерила меня взглядом. Я не волновался: брюки у меня были тщательно отутюжены. – Предлог для своего письма вы придумали слабый. «Самый важный факт» вы даже не привели. – Разумеется, нет. – Почему «разумеется»? Рекламный ролик кончился, и к приему изготовился очередной «пират». Звук она так и не включила, но уставилась на экран; мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру. – Я работаю на Ниро Вулфа, – пояснил я «пирату», который, должно быть, от неожиданности промахнулся. Он зарабатывает на жизнь, разгадывая для клиентов шарады, а часть заработанного отдает мне в виде жалованья. |
