…Может, пришло время сдаться и завести очки для чтения? Сорокасемилетний вдовец, досрочно вышедший на пенсию, человек, свободный едва ли не во всех отношениях, он устал — к чему упорствовать и отрицать очевидную истину? Он заслужил право на отдых и нуждается в нем. Иногда ощущает резь в глазах, порой буквы расплываются, как в тумане, особенно ночью, при свете настольной лампы…

И все-таки главные вопросы остались без ответа: если хищник тяжелее подставки и в рывке почти целиком оказывается за ее пределами, то следовало бы ожидать, что вся конструкция перевернется. Крепление на клею давно бы уже рассохлось. В чем заключается неуловимый изъян столь совершенного зверя? И откуда это ощущение, что изъян существует? И если скрыт здесь некий хитроумный прием, то в чем же хитрость?

Наконец с глухим раздражением — Иоэля, считавшего себя человеком сдержанным и хладнокровным, раздражала и собственная подверженность гневу, — он схватил хищника за шею и попытался, не прикладывая силы, разрушить чары, освободить великолепного зверя от мук таинственного притяжения. Может быть, тогда исчезнет и этот непостижимый изъян?

— Оставьте, — сказал маклер. — Жалко. Ведь вы его чуть-чуть не сломали. Давайте пойдем и посмотрим сарай для садовых инструментов. Садик выглядит несколько запущенным, но его запросто можно привести в порядок за полдня.

Осторожно, медленно, почти ласково обвел Иоэль мизинцем вокруг места, где неведомым образом живое скреплялось с неживым. Нет, все-таки статуэтка не работа любителя — она произведение мастера, наделенного и хитроумием, и творческой потенцией. Смутное воспоминание о византийском рисунке, изображающем Распятие, на мгновение возникло перед его мысленным взором. В том рисунке тоже было нечто непостижимое, что разум отказывался принять, и это причиняло боль. Он дважды кивнул, словно соглашаясь с самим собой после внутреннего спора. Дунул, удаляя со статуэтки невидимую пылинку, а может, следы своих пальцев, и с грустью вернул ее на полку, туда, где она стояла среди других безделушек, между вазой из синего стекла и медной чашей.

— Ладно, — сказал он. — Я беру.

— Простите?

— Я решил взять.

— Что «взять»? — смущенно переспросил маклер, с некоторым подозрением глядя на клиента.

Человек казался ему сосредоточенным, глубоко окопавшимся в своем внутреннем мире, суровым и упрямым, но одновременно и несколько рассеянным. Он продолжал стоять не двигаясь перед полкой, спиной к маклеру.

— Эту квартиру, — произнес Иоэль спокойно.

— Прямо так? Не осмотрев садик? И сарай?

— Я же сказал: беру.

— И согласны платить девятьсот долларов в месяц? За полгода вперед. Расходы по эксплуатации за ваш счет, а также и все налоги…

— Идет.

— Если бы все мои клиенты были такими, как вы, — рассмеялся маклер, — я бы целый день проводил на море. Мое хобби — парусный спорт. Но прежде не проверите ли вы стиральную машину и газовую плиту?

— Положусь на вас. Если возникнут проблемы, мы найдем друг друга. Давайте отправимся в ваш офис и покончим с бумагами.

II

В машине, на пути из пригородного поселка Рамат-Лотан в офис, расположенный в центре Тель-Авива, на улице Ибн-Габироль, говорил только маклер. Он толковал о положении дел на рынке квартир, о катастрофическом падении акций на бирже, о новой экономической политике, казавшейся ему полным бредом, и о нынешнем правительстве, которое надо послать — сами знаете куда.