Ей шестнадцать с половиной.
Маклер усмехнулся и сказал с оттенком интимности, стремясь преодолеть отчужденность, заложить основы мужского братства:
— Нелегкий возраст, а? Ухажеры, кризисы, денежки на наряды и все такое… — И добавил: — Позволено ли мне будет спросить, зачем же в таком случае четыре спальни?
Иоэль не отвечал. Маклер извинился: разумеется, это не его дело, он спросил просто так, как говорится, из любопытства. У него у самого два сына, девятнадцати и двадцати лет. Всего-то и разница между ними — год с четвертью. Представляете? Оба в армии, в боевых частях; счастье еще, что уже закончилась эта дурацкая заваруха в Ливане, если она и вправду закончилась. Жаль, конечно, что все завершилось такой вздрючкой… Говоря так, он лично весьма далек от того, чтобы поддерживать леваков или кого-то в этом роде… А что вы думаете по этому поводу?
— С нами будут жить две пожилые женщины, — своим низким, ровным голосом ответил Иоэль на предыдущий вопрос. — Бабушки. — И как бы завершая беседу, закрыл глаза. Именно в них сконцентрировалась вся его усталость. Про себя он почему-то повторял слова, которые только что употребил маклер: ухажеры, кризисы, море, до города — рукой подать.
Маклер не умолкал:
— Давайте как-нибудь познакомим вашу дочь с моими ребятами? Может, кому-то из них выпадет козырная карта?.. Я нарочно въезжаю в город этой дорогой, а не той, по которой обычно ездят все. Небольшой крюк, зато на четыре, а то и на пять проклятых светофоров меньше. Кстати, я сам тоже живу в Рамат-Лотане. Недалеко от вас. То есть недалеко от той квартиры, которая вам приглянулась. Я оставлю вам свой домашний телефон, можете позвонить, если возникнут какие-либо проблемы. Но проблем не будет. Просто позвоните, когда захотите. Я рад буду поездить с вами по окрестностям и показать, где что находится. А главное, запомните: если вы отправляетесь в город в часы пик, надо въезжать только отсюда. Когда я служил в армии, в артиллерии, у нас командовал батальоном Джимми Галь, одного уха у него не было — может, слышали? Так вот он, бывало, говаривал: «Между двумя точками можно провести только одну прямую, но на этой прямой полно ослов». Вам это знакомо?
Иоэль сказал:
— Благодарю вас.
Маклер продолжал болтать что-то про армию в прежние времена и теперешнюю, потом, сдавшись, включил радио, как раз посреди дурацкой рекламы. И вдруг, словно коснулось его наконец-то дуновение печали, исходившей от человека, что сидел справа, он переключил радио на программу классической музыки.
Дальше ехали молча.
Летний Тель-Авив в половине пятого дня, был жарок и влажен, Иоэлю казалось, что город истекает раздражением и потом. Иерусалим, напротив, представлялся ему городом зимним, окутанным дождевыми облаками, погруженным в сероватые сумерки.
По радио передавали музыку эпохи барокко. Иоэль сжал пальцы и спрятал руки между коленями, словно пытаясь согреть их. Внезапно он почувствовал облегчение, как будто нашел искомое. У хищника не было глаз. Все-таки скульптор не более чем любитель — забыл вырезать глаза. Или все-таки глаза были, только не там, где положено? Или они разной величины? Необходимо это проверить. Во всяком случае, отчаиваться рано.
III
Иврия умерла шестнадцатого февраля. В тот день в Иерусалиме шел проливной дождь. В половине девятого утра, когда сидела она с чашкой кофе за маленьким письменным столом у окна своей комнатки, внезапно отключилось электричество. Около двух лет назад Иоэль купил для нее эту комнатку у соседа, жившего за стеной, и присоединил к их квартире, в престижном иерусалимском районе Тальбие. В задней стене кухни был пробит проход и установлена массивная коричневая дверь, которую Иврия обычно запирала, когда работала. И когда спала — тоже. Дверной проем, прежде соединявший комнатку с гостиной соседа, был заложен бетонными блоками, заштукатурен и дважды побелен, но и по сей день его контуры все еще различались на стене, за кроватью, на которой спала Иврия. |