Когда она спустилась к завтраку, он уже покинул дом. В этом не было ничего необычного. Томас всегда приходил в мастерскую вместе с остальными, если только ему не приходилось отправляться куда-либо по делам. Тогда он предоставлял право открывать мастерскую старшему рабочему, йоркширцу, с которым он работал еще у Ричарда Вуда в Йорке. В шесть часов он пришел домой на ужин и по его внешнему виду казалось, будто между ними не произошло ничего неприятного. Только после ужина он дал ясно понять, что обстоятельства изменились коренным образом. Томас сидел в кресле у камина, и, протянув длинные ноги ближе к огню, набивал трубку и уплотнял табак кончиком пальца.

— В новом доме половина комнат уже готовы, — сказал он, приближая тонкую свечу к огню, чтобы раскурить от нее трубку. — Еще две недели, и его окончательно приведут в порядок. Я поставил в одной спальне раскладушку и сегодня отнесу туда постельные принадлежности и другие необходимые вещи. Каждый вечер я буду ужинать здесь, чтобы Томми не забыл меня. Когда все работы будут закончены и в нашем новом доме выветрится запах краски, ты сможешь переехать туда в любое время.

Кэтрин сидела напротив него, ее спина выпрямилась словно аршин, чашка с чаем в ее руке стала чуть подрагивать. Он предоставлял и ей и себе время, передышку, в течение которой их отношения либо уладятся, либо наступит полный разрыв. И то и другое произойдет под одной крышей, ибо ради сына они и не думали жить в разных местах.

— Как тебе угодно, Томас, — сурово сказала она.

Он переехал в дом номер 60 только во время Рождества, прошло уже два с половиной месяца после той ужасной ночи, когда они не поладили. Днем раньше перевезли уже большую часть мебели и разместили в комнатах. Эта мебель была гораздо лучше той, какой они обставили первый дом. Накануне Рождества последние предметы мебели были разобраны, упакованы и перевезены по новому адресу. Шел сильный снег, когда она вместе с Томми приехала в новый дом. Внешняя сторона дома и остальных владений были ей более чем знакомы, ибо она жила недалеко от этой улицы и не помнила, сколько раз проходила по ней. Однако они ни разу не заходила в дом. Кэтрин была в трауре, когда Томас впервые начал вести переговоры о приобретении дома, и замкнулась в своем горе. Выйдя из экипажа и взяв Томми на руки, она критически посмотрела на окна нижних и верхних этажей, в которых отражались огни от горевших в комнатах каминов. Прижав мальчика к себе, Кэтрин поднялась по узкой лестнице, начинавшейся прямо на пешеходной дорожке. Дорожка была защищена от проезжавшего транспорта камнями, выстроенными вдоль улицы, словно шахматные фигуры. Дверь была новой и на ней сверкали медный молоточек и ручка. Она уже хорошо разбиралась в древесине и сразу узнала, что дверь сделана из лучшей породы кубинского красного дерева. Над ней возвышалось красивое веерообразное окно. Кэтрин не пришлось стучать, чтобы ей открыли. Служанка, уехавшая раньше нее вместе с последней партией мебели, распахнула дверь. Служанка специально к этому случаю надела свежий крахмальный домашний чепчик и фартук.

— Мадам, мистер Чиппендейл находится во дворе. Он просил немедленно сообщить о вашем приезде.

— Нет, подожди, — приказала Кэтрин. — Сначала я сама хочу все осмотреть. Отведи Томми на кухню и поиграй с ним немного.

— Да, мадам, — без особой охоты согласилась служанка. Миссис Чиппендейл недавно уволила няню и ей приходилось заботиться о малыше чаще, чем ей хотелось, особенно в последние дни, когда началась суматоха с переездом. Она забрала у хозяйки накидку и шляпу, затем взяла Томми за руку и повела вдоль коридора к кухне на нижнем этаже.