Теперь детдомовцы стояли перед Шипко, сжимая в руках тряпки для протирания пыли и половые щетки. Естественно, вовсе не потому, что в каждом из нас проснулась невзвезденная любовь к чистоте и по этой причине мы решили поиграть в Мойдодыров. Так-то устали как собаки. Хотелось жрать, а еще больше — исчезнуть уже с этого импровизированного лобного места и рассосаться по комнатам. А мне — особенно. У меня в башке снова творился полный сумбур.

— Значит, так… — Шипко поднял взгляд над нашими головами и посмотрел на стену, где висели охренительных размеров часы с кукушкой. — У вас есть ровно четыре часа до отбоя, чтоб выдраить все учебные помещения, а так же коридоры и столовую. По окончании отведённого срока я лично пройду везде, где побывают ваши щетки…

Я в этот момент поднял руку, на которую был надет упомянутый воспитателем предмет, и тяжело вздохнул. Это, конечно, просто мандец. Ладно бы швабрами какими-нибудь. Так нет же. Нам вручили самые настоящие половые щетки, которые имели на своем деревянном основании небольшой ремешок. С помощью этого ремешка их можно было прикрепить к ноге или к руке. Тут — кому что нравится.

Просто я, как человек ранее дел не имевший с подобными приспособлениями, если нацеплю щётку на ногу, убьюсь к чертовой матери в первые же пять минут. Потому как из моющих средств у нас имелись только два ведра с водой, в которую было налито что-то очень мыльное, очень вонючее и предположительно, очень скользкое. Так понимаю, техника работы следующая. Взять ведро, плеснуть воды на пол, тереть щеткой. Поэтому, лучше уж поработаю руками. Впрочем, судя по остальным детдомовцам, из которых только Корчагин нацепил щетку на ногу, пацаны тоже далеко не боги клининга.

— Да, пройду лично с проверкой, — продолжал тем временем Панасыч. — Изучу каждый угол на предмет чистоты. И поверьте…

Воспитатель сунул руку в карман форменных штанов, вытащил оттуда до опупения белый платок, встряхнул его, расправляя, а затем вытянул руку вперёд, чтоб мы могли оценить уровень предстоящего геморроя.

— Я наверняка замечу даже малейшие остатки грязи. Если она будет, грязь, то вместо крепкого и здорового сна вы отправитесь на второй круг исправительных работ.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… — тихо выдал общую мысль Степан.

И в данном случае это не было уже традиционной попыткой поддеть воспитателя. Ничего подобного. Это был крик души, причём коллективный. Просто выразил его конкретно Рысак. Один за всех. Я с Ивановым был согласен полностью. Правда, честно говоря, лично в моем случае это относилось не только и не столько к праведному гневу Панасыча. У меня имелась еще одна, гораздо более серьёзная причина взяться за голову обеими руками, а потом взвыть от того, что в этой голове творится.

Насчет Шипко, в принципе, сразу было понятно, детдомовцев за косяк Подкидыша ждет серьезная расплата. Тут, как раз, ничего внезапного нет. Просто масштабы последствий, конечно, в этот раз оказались посерьёзнее.

Наша прогулка, вместе с обещанными воспитателем парашютами и парками, закончилась ровно в тот момент, когда с одной стороны появился Панасыч в окружении расстроенных Леньки, Матвея и Рысака, а с другой — довольный, как обожравшийся сметаны кот, Подкидыш. Едва воспитатель увидел Ваньку, который летящей походкой, чуть ли не подпрыгивая при каждом шаге, топал к месту, откуда сбежал, лицо Панасыча… Черт… Сложно объяснить словами, что именно выражало лицо чекиста. Пожалуй, более точно будет сказать, за одну лишь минуту Шипко прошел все пять стадий принятия. Сначала это было отрицание. Типа, да не может быть! Не способен этот в конец охреневший Подкидыш охренеть ещё больше! На его морде даже ведь отдалённо нет чувства вины. Вообще! Потом последовал гнев. Во взгляде Панасыча огромными буквами появилась надпись: «Убью суку!».