— Спарринг, — махнул я на ринг. — Надевайте оба «чешую».

Коджи беспрекословно перепрыгнул через канаты и применил боевую технику. Вымуштровал его все-таки знатно. Сакура же замешкалась.

— Ну и чего стоим? — улыбнулся я. — Это всего лишь тренировка. Коджи покажет пару движений.

— Ладно, братик, — вздохнула она и полезла на ринг. Только ее нога коснулась мягкого настила, я приказал:

— Нападайте.

Коджи рванулся вперед. Сакура согнулась от удара под дых, в следующий миг ее достиг еще один под колено. Как сломанный манекен, она рухнула. Прижав сестру к полу, Коджи заломил ей руки и поднял на меня ждущий взгляд.

— Ай! — шипела сестра, целуя пол. — Отпусти! Братик, скажи ему…

— Вроде бы кому-то было сказано надеть «чешую», — в моем голосе лязгнул металл. — Почему ты не послушалась? Коджи, дерни ее руку выше. На три сантиметра.

Он не рассчитал и задрал на пять. Сразу ор боли наполнил зал. Из глаз сестры текли слезы, пока инкуб выворачивал ей руку.

— А-а-а, Хенси, мне больно! Не хочу больше всего этого… пойдем домой… Пожалуйста! — ее лицо покрылось слоем из черных пластинок. — Видишь, братик, я надела «чешую»? Пойдем теперь домой…

— Врежь ей в лицо, Коджи.

Крепкий как камень кулак хлестнул ее по губам, сминая черную кожу. Чешуя лязгнула о чешую. Голова сестры ударилась в пол и там осталась лежать — черная чешуя в ореоле выбившихся из хвоста розовых волос. Слюна серебряной паутиной повисла над раскрытым ртом.

Всего лишь применив «усиление», она бы защитила себя. Не будь меня здесь, так бы и произошло. Но всегда ее опорой было плечо отца или брата. Она не понимает, зачем ей сражаться, когда всего одно мое слово может прекратить ее муки. Она ждет помощь от братика.

Я встал на настил по ту сторону канатов.

— Считаю до пяти. Коджи, только скажу «пять» — сломай ей позвоночник. Вломи этой суке по хребту со всей силы. При слове «пять». Ни раньше ни позже. Понял, Коджи?

— Понял, Хенси, — кивнул инкуб, активируя «усиление».

— А потом можешь ее и трахнуть, — разрешил я.

Сакура неверящими глазами смотрела на меня. Взгляд обиженного ребенка. Что ж, с этого и начинается взросление — с обиды на взрослых. С горечи и ненависти. С понимания, что семья — не крепость, не убежище, а только круг занятых своими делами людей. Пяти секунд вполне достаточно, чтобы вырасти. Либо стать калекой.

— Раз.

— Братик…почему…

— Два.

— Почему ты так поступаешь со мной?!

Глаза ее дергались, выдавая внутреннюю боль.

«Как же так? Ведь только сегодня ночью ты говорил, что любишь меня!»

Я ответил мимикой лица. Моя сухая ухмылка сказала ей: Я соврал.

— Три.

Она поникла лицом, сдерживая рыдание. Разбитое сердце успело выдать два быстрых удара, прежде чем до него донеслось:

— Четыре.

Последний заслон надежды рухнул с этим словом. За следующим ее ждала лишь смерть.

Она запрокинула голову и заорала:

— Ублюдок!

И врезала затылком Коджи в челюсть.