— Правильно, Мириам. — Постукивая ногтем по стакану, я заметила, что звук становится насыщеннее по мере моего продвижения снизу вверх, а не наоборот, как можно было ожидать.

— Когда я не смогла привезти тебя домой тем же вечером, мне пришлось что-то придумать для твоего отца, поэтому…

— Он не вынесет правды?

— Поэтому я сказала ему, что ты в Кембридже, выясняешь, что нужно сделать, чтобы восстановиться.

Я фыркнула, не разжимая губ.

— И как раз этого я от тебя хочу, — сказала она.

— Ясно. — Я осушила свой стакан и подумала, не налить ли еще, но первые две порции подействовали на меня быстрее, чем я ожидала. — А если я не восстановлюсь?

— Думаю, ты в состоянии догадаться о последствиях.

— И что это значит?

— То, что мы с твоим отцом решили поддерживать тебя во время учебы в университете, но только в этом случае. Что мы не собираемся сложа руки смотреть, как ты губишь свою жизнь.

— А-а. Спасибо. Поняла. — Поставив стакан на сервант, я вышла из комнаты, отстранив мать.

— Ты можешь подумать об этом до завтра, — сказала она. — Утром я хочу услышать твое решение.

— Хорошо, — сказала я и подумала: «Глупая корова».

Я пошла к себе. Моя комната находилась на верхнем этаже, и к концу восхождения ноги у меня тряслись, а спина взмокла. Я постояла минуту, прислонившись лбом к двери и посылая мать, а потом уже и отца по всем известным мне адресам. Мне нужно было куда-нибудь смыться на вечер. Это было лечение и забвение в одном флаконе. Я отправилась в ванную комнату, где освещение было поярче, чтобы накраситься. В этот момент позвонил Ричи Брюстер.

— Я скучаю по тебе, детка, — сказал он. — Все кончено. Я ушел от нее. Я хочу снова доставить тебе радость.

Он сказал, что звонит из «Джулипса». Их оркестр только что подписал контракт на полгода. Они вернулись из турне по Нидерландам. Раздобыли в Амстердаме достойный гашиш и сумели его вывезти, доля Ричи, вся расписанная словами «Милая Лив», лежит за сценой, ждет меня.

— Помнишь, как нам было хорошо в «Коммодоре»? — сказал он. — А теперь будет еще лучше. Я был дурак, что бросил тебя, Лив. Ты — лучшее, что случилось со мной за многие годы. Ты нужна мне, детка. Ты мое вдохновение.

— Я избавилась от ребенка, — сказала я. — Три дня назад. У меня нет настроения. Ясно?

Уж кем-кем, а музыкантом Ричи был классным. С ритма он не сбился, проговорив:

— О, детка. Детка. О, черт. — Я слышала его дыхание, голос сделался напряженным. — Что я могу сказать. Я испугался, Лив. И сбежал. Ты подошла слишком близко. Ты пробудила во мне неожиданные ощущения. Понимаешь, я испытал слишком сильные чувства. Раньше у меня ничего подобного не было. Поэтому я испугался. Но теперь у меня в голове все встало на свои места. Разреши мне все исправить. Я люблю тебя, детка.

— У меня нет времени на подобную чепуху.

— Это не закончится, как раньше. Это вообще не закончится.

— Точно.

— Дай мне шанс, Лив. Если я упущу его, то потеряю тебя. Но дай мне шанс. — И дальше он ждал и дышал.

Я позволила ему и подождать, и подышать. Мне понравилась возможность поставить Ричи Брюстера именно на то место, на которое я хотела.

— Ну же, Лив, — заговорил он. — Помнишь, как это было? Будет лучше.

Я взвесила возможности. Их было как будто три: возвращение в Кембридж и жизнь в плену ограничений, которую подразумевает Кембридж; работа на панели ради куска хлеба и желания отстоять свое «я»; и новая попытка с Ричи.