|
Джиллиан признавалась, что даже название их городка вызывает у нее крапивницу. При одном виде штата Массачусетс на карте с души воротит. Прошлое так беспросветно, что о нем противно и думать — до сих пор проснешься ночью и вспоминаешь, какие они были несчастные сиротки. Погостить? Забудь об этом! О том, что для нее возможны какие бы то ни было контакты с тетками, которым не хватало ума понять, каково приходится сестрам в обстановке всеобщего отчуждения. Никакими миллионами, хотя бы и в наличных, Джиллиан не заманишь опять в края по ту сторону Миссисипи, как бы сильно ей ни хотелось увидеть своих дорогих племянниц, о которых она, разумеется, думает денно и нощно.
Урок, усвоенный когда-то Салли за кухонной дверью — подходить к своим желаниям с оглядкой, — давно отодвинулся в прошлое, пожух и рассыпался прахом. Но только прахом такого свойства, какой не вымести за порог, — таким, что притаился горсткой в углу, а как подует в доме сквозняк, подымется и попадет в глаза тому, кого ты любишь. Антонии почти сравнялось четыре, Кайли уже спала по ночам почти без просыпа, и жизнь, с какой стороны ни посмотри, представлялась просто замечательной, когда рядом с тем местом, на котором обычно сидел за ужином Майкл, завелся жук-точильщик. Этот жучок, что отсчитывает время, тикая как часы, производит звуки, которые никому не улыбается слышать рядом с любимым человеком. Срок, отпущенный людям на земле, и без того достаточно ограничен, но когда жук начинает свой отсчет, его уже нет средства оборвать — ни вилки, чтобы выдернуть из розетки, ни маятника, чтобы остановить, ни переключателя, чтобы одним поворотом возвратил тебе запас времени, который ты до сих пор принимала как данность. Первые недели тетушки только прислушивались к тиканью; потом, отведя Салли в сторонку, высказали ей свои опасения, но Салли не приняла их всерьез. — Вздор! — отвечала она со смехом. С посетительницами, которые по-прежнему нет-нет да и наведывались в сумерках к теткам с черного хода, Салли мирилась, но допустить, чтобы всяческая галиматья затрагивала ее семью — ну уж нет! То, чем занимаются тетки, - ерунда на постном масле, варево на потребу тем, кто в минуты отчаяния тешит себя небылицами. И хватит разговоров на эту тему! Пусть тетушки зря не стараются — не будет она глядеть, как каждый вечер на тротуар перед домом усаживается черный пес. Не станет слушать их уверений, будто, учуяв издали Майкла, пес задирает кверху морду, а при его приближении воет и, поджав хвост, поспешно пятится назад, отступая от его тени. Не слушая ее, тетки подкладывали Майклу под подушку веточки мирта, заставляли его принимать ванну с настоем остролиста и мыться их черным, особого изготовления, мылом. Незаметно совали ему в карман кроличью лапку — сам кролик некогда пал их жертвой на грядке с салатом. За завтраком подмешивали ему в овсянку розмарин, за ужином — лаванду в заварку чая. И все равно жук в столовой не умолкал. Как крайнее средство, тетушки прочли в обратном порядке молитву, что, понятное дело, не осталось без побочных последствий: в скором времени все в доме слегли с гриппом, осложненным бессонницей и сыпью, которая упорно не проходила, невзирая ни на какие бальзамы и примочки. К концу зимы Кайли с Антонией взяли себе привычку поднимать рев, когда видели, что отец хочет выйти из комнаты. Тому, кто обречен, объясняли тетушки Салли, тиканье, издаваемое жуком-точильщиком, не слышно, потому-то Майкл и повторяет, что ждать неведомой напасти нет причин. Но вероятно, и он что-то почуял, так как перестал носить ручные часы. А все стенные и каминные перевел назад. Когда же тиканье усилилось, он опустил все шторы в доме и не поднимал их, если в окна било солнце или светила лупа, как будто мог таким образом остановить время. Как будто время можно остановить... Салли не верила ни единому слову из того, что говорили тетки. |
