— Надо ведь ехать да сети снимать, — признался он. — Сгниют — и рыба пропадёт… А боюсь!

Мне показалось, он опасается снова рассориться с женой. Отец будто угадал мои мысли.

— Да ты не думай, не её боюсь! — засмеялся он насторожённо. — Пойду к Божьему, а вдруг опять?… С другой стороны, проверить охота, испытать, что там творится?!

В следующий раз я приехал через несколько месяцев, отец уже не вспоминал этот случай, так что пришлось спросить самому, чем закончилась проверка.

— А ничем! — удивлённо проговорил он. — Сходил, сети снял и ничего. Когда ушёл, тогда и пришёл. Главное, про это думать не надо.

На четвёртый год после явления Гоя, в субботний банный день, в самом начале вольного лета, когда река уже высветлилась, вошла в свои берега, и под таловыми кустами за поворотом начали брать язи, мы поплыли с дедом на рыбалку. Клевало неважно — плоские, с мою ладошку, чебаки, окуньки, а потом и вовсе пошёл ёрш, ни один подъязок червя не трогал. Обычно, дед или сматывал удочки, или переезжал на новое место, пока не находил рыбы. Тут же сидел благостный, умиротворённый и даже ни разу не матюгнулся, хотя мелочь объедала наживку каждые три минуты.

— Ну что, Серёга, мне пора! — сказал он где-то часа в три. — Сиди, не сиди, а надо, срок пришёл. Одиннадцатое число сегодня.

Мы приплыли к нашей пристани, я собрал улов и побежал домой, а дед остался в лодке, мол, ещё часик посижу, пока баня не вытопилась.

Потом я бегал за ним ещё дважды: первый раз он и разговаривать не стал, сидел в лодке почему-то лицом к корме, лишь обернулся и глянул через плечо, когда я крикнул с берега, что батя в баню зовёт.

Во второй раз меня послала матушка, сказала, уже бельё собрано, покличь деда. А надо сказать, баню он любил, уходил туда часов на пять, как на работу, и если на всю деревню разносился весёлый разудалый мат, значит, мой дед парится. Но после ранения дышать в парной ему тяжело стало, говорят, переживал сильно, пока не вырубил специальное окно, чтоб лежать в бане на полке, а голова на улице. Обычно его батя двумя вениками охаживал, а дед кричал:

— Серёга, ну-ка тащи мне воды!

Я приносил воды и поил дедову говорящую голову, в ковше лёд брякал…

Сейчас дед сидел в корме лодки и пытался оттолкнуться от берега, однако было глубоко и весло не доставало дна. Я удивился и засмеялся — лодка была привязана!

— Оттолкни-ка, меня, Серёга! — он тоже развеселился.

— А ты куда, дед? — испугался я.

— Да пора мне!

— Матушка сказала, в баню надо…

— Некогда здесь, там уж попарюсь. Там, Серёга, бани тоже есть, только у самой реки ставят и по-белому топят.

Я почувствовал неладное, испугался ещё сильнее и чуть не заплакал.

— Дед, пойдём домой, ну, пойдём…

— Какой же из меня ходок? — он засмеялся. — Теперь ты ходи, а я домой поплыву! Плавать хорошо: сиди греби, да на берега смотри — красота!

— Так дом у нас там…

— Нет, Серёга, мой дом теперь в другом месте.

Дед ещё раз хотел оттолкнуться, но дна не достал и чуть не опрокинулся. Подобной оплошности он никогда не допускал, однако ещё больше развеселился, к тому же, колышек, за который была привязана долблёнка, вырвался и потащился по берегу.

— Дед, ты куда? — лодку сносило, я пытался схватить верёвку, но в руках оказывался песок.

— В рай поплыву! — засмеялся он и стал грести.