– Чего? Чего ты не можешь?

– Меня на это больше не хватает!

– На что?

– На всё! На эту жизнь, эту семью…

– Дженни, ты нужна нам. Ты нужна Мелоди.

– Вот именно. А я больше не могу ей ничего дать. Никакой этой… любви и заботы. Мне уже все безразлично, Джон, понимаешь? Мне просто все абсолютно безразлично! Я потеряла то единственное, что имело для меня значение. Я лишилась своего ребенка.

– Джейн, да, ты потеряла дитя. Но у тебя есть еще один ребенок. Тот, которому ты крайне необходима. Тот, который тебя любит.

– Да, но ведь она-то уже не младенец, верно? Ей уже четыре года. И я ее очень хорошо знаю. Знаю ее волосы, ее голос. Знаю, что она обожает бисквитное печенье «Вискаунт» и любит раскрашивать картинки. И что она предпочитает твою мать моей матери. Мне все в ней знакомо. Вот что именно я потеряла. Не просто младенца. Не просто дитя. Я лишилась своих возможностей. Всего того, что у меня могло бы быть, – и чего я никогда больше не узнаю. И это убивает меня, Джон. Убивает всякий раз, стоит мне только закрыть глаза.

Последовала долгая пауза, и Мелоди затаила дыхание.

– Возможно, Мелоди для тебя и не единственное дитя, Джейн. Но ты – единственная ее мама. И тебе все же необходимо как-то выйти из этого состояния, потому что ты перед ней в долгу. Ты обязана быть ей матерью.

– Вот в том-то все и дело! Именно в этом! Если я не могу быть матерью Романи, то я вообще не желаю быть ничьей матерью, понимаешь?! Ничьей матерью вообще!

Мелоди бесшумно выдохнула, потом очень медленно и тихо убрала на место свои мелки и отправилась спать.

На следующий день, надеясь как-то упорядочить все эти фрагменты, Мелоди сложила небольшую дорожную сумку, надела джинсы и кроссовки и взяла билет на поезд до Бродстерса. Остановившись на платформе вокзала Виктория, она стала беспокойно озираться влево-вправо, будто ожидала, что сейчас к ней кто-то подойдет. Вскоре по громкоговорителю объявили о скором отправлении ее поезда – и с этим объявлением ей явилось еще одно воспоминание.

Голые до плеч холодные руки, лежащие на коленях. Обвислые темно-синие колготки и джинсовая юбочка.

Женский голос, говорящий: «Ну, что ж, ничего не поделаешь, придется померзнуть».

И захлестнувшая ее волна неизбывной печали.

Мелоди поежилась. Несмотря на палящую летнюю жару, ее внезапно зазнобило.

В полупустом вагоне поданного уже через мгновение поезда она заняла место у окна, надеясь увидеть нечто такое, что придаст ей уверенность: мол, едет она в нужном направлении. Однако вид из окна казался ничем не примечательным и совершенно ни о чем ей не говорящим. Так продолжалось до тех пор, пока она не оказалась уже в Бродстерсе, и тут ее подсознание словно бы вновь ожило.

Бродстерс оказался маленьким прелестным городком со стройными приморскими таунхаусами, с приземистыми, обшитыми вагонкой, летними домиками и симметричными оштукатуренными виллами в регентском стиле. Улочки были узкими и вымощенными булыжником, вдоль них тянулись многочисленные сувенирные лавки, крытые полосатыми навесами.

Шел первый день летних каникул, и городок был буквально наводнен отдыхающими семьями. Мелоди ничего знакомого там не увидела, но, тем не менее, ее все равно не покидало ощущение, что влечет ее все же в верном направлении – словно в азарте тянет куда-то за руку своенравное дитя.

На главной улице она на мгновение остановилась, чтобы заглянуть в окно кофейни.