Европейский «бунт» вызывает эмоциональный тайфун в американской прессе. Роберт Кэген: «С окончанием переговоров и инспекций и началом боевых действий все встало на свои места; американское глобальное превосходство возвратило Америке ее статус глобальной сверхдержавы, а Францию так и оставило Францией и не более». Джордж Уилл: «ООН едва ли можно воспринимать серьезно, если она помогает сохранять фикцию восприятия Франции как значительной державы... Франция иллюстрирует собой безнадежное желание Европы обрести геополитический вес, не платя при этом цену, особенно в военной области. Даже если Европа соберет свою волю в кулак, ее увядающая экономическая энергия не позволит ей достичь своих целей». Чарльз Краутхаммер: «Французы провели последние десять лет в роли адвокатов Саддама Хусейна». Фарид Закария: «Франция и Россия владеют статусом постоянных членов Совета безопасности ООН только потому, что они были среди победителей в войне, закончившейся 50 лет назад. (И даже в этом случае слово „победитель“ едва ли приложимо к Франции)». «Харперс Мэгезин» пишет, что «в Европе все более множатся забитые и неуверенные в себе люди, не знающие своего места на планете». Никлас Фрейзер: «Страх перед неизвестным пронизывает европейскую цивилизацию – и это, в частности, означает страх перед Америкой и всем тем, что она защищает».

Этот подход уделяет значительное внимание личностям – президент Ширак «играет в де Голля», канцлер Шредер зависит от антиамериканизма левых. Но европейцам, полагают главенствующие в Вашингтоне неоконсерваторы, так или иначе придется привыкнуть к ситуации, когда ее военная сила попросту не принимается во внимание. Именно в условиях европейского бессилия у американцев не осталось альтернативы односторонним действиям. А Европа должна признать оборонительную функцию Америки. Американская гегемония – это «приемлемая плата за европейский парадиз».

Смещение командой Буша-мл. фокуса с Аль-Каиды к Ираку в Европе не могут оправдать. Это чрезвычайно повлияло на популярность Америки. Престиж ее уменьшился более чем на 15 процентов в таких странах как Германия, Франция, Россия. В натовских странах, таких как Британия, Германия, Франция и Италия российский президент В. Путин стал более популярным политическим деятелем, чем президент Соединенных Штатов. Как пишет бывший госсекретарь США М. Олбрайт, «я никогда не думала, что придет день, когда Соединенных Штатов будут бояться те, в отношении которых США не имеют ни намерения, ни желания нанести ущерб».

Президент Буш-мл. сделал это возможным, когда вместо борьбы с Аль-Каидой призвал к борьбе против одной из арабских стран и в поддержку доктрины «предваряющего удара» – все в одном пакете. «Многие из тех, кто противостоял Аль-Каиде, – пишет Олбрайт, – решили, что они не хотят быть с Соединенными Штатами... Европейцы чувствуют неловкость в отношении американских претензий – вкупе с американскими сомнениями в европейской решимости, это создает потенциал для долговременного и опасного разъединения». Это была война «по выбору, а не по необходимости», и большинство европейцев вовсе не разделили восприятия и чувств и логики американцев. Связав Ирак с Усамой – что было явно несправедливо, администрация Буша стала подавать таких союзников как французов и немцев не просто как «несогласных», но как предателей. Это не могло не вызвать межсоюзнического кризиса. Европейцы же просто не желали очевидного слома многолетних прежних правил и замены их одиозными новыми – американскими.

С нажимом на союзников участвовать в крестовом походе против Ирака пришло то, что еще скрывала инерция после 1991 года: Атлантический блок потерял свою релевантность. Во всей очевидности начало проявляться то, что американский исследователь Раджан Менон называет «дискомфортом относительно однополярного мира».