«...Утром мы совершили один полет до ближайшего архипелага. Архипелаг — это громко сказано, конечно. Так, скопище камней, торчащих из моря. Мы спустились так низко, как только смогли. Гауптман настоящий виртуоз.

На обратной дороге море заволокло густым туманом, мы как будто плыли в молоке. Я вышла на открытую смотровую площадку только, а потом сразу спряталась греться. Кажется, что этот туман просачивается сквозь теплую одежду и трогает тебя своими ледяными пальцами. На станции сказали, что это только по началу так, потом привыкаешь.

Я сейчас прямо слышу твой насмешливый голос, который спрашивает меня, не жалею ли я, что ввязалась в эту экспедицию. Нет, мой друг, не жалею. К сожалению, я не могу тебе писать всего — это обычное бумажное письмо, уверена, в дороге его прочитают все, кому не лень. Так что просто поверь, здесь восхитительные и ни с чем несравнимые условия. Видел бы ты, как горели глаза Зеппа, когда он проводил поверхностные замеры вокруг полярной станции! Ему потребовалось немало усилий, чтобы сдержаться и не начать договариваться об аренде одного из корпусов под его научные изыскания. Но тогда пришлось бы показывать наш груз и объяснять в общих чертах в чем состоят его опыты.

На этом я прощаюсь. Завтра нам предстоит еще один полет, послезавтра — профилактический ремонт, а через два дня мы стартуем. Пожелай нам удачи.

Твоя закутанная в шерстяные вещи, в тщетной попытке спастись от холода, Лисбет».

— А ведь я им немного завидую, герр Крамм, — Шпатц встал и нацедил себе еще пива из бочки. Корбл сидел на стуле, вытянув протез, и благодушно курил трубку. Сегодня он объявил «день пива». Никакой плиты, только вяленая, соленая и копченая рыба. Так что его заведение было забито посетителями, охочими до дешевой выпивки, и если бы Крамм не был одним из любимых клиентов, то места бы им не досталось. Но ради приятеля одноногий повар выставил из-за крохотного столика в нише за бочкой пьяного бродягу с его не менее пьяной подружкой и устроился неподалеку, следя, чтобы маргинальная его публика не начала проявлять к Крамму и Шпатцу меркантильный интерес.

— Немного? — Крамм хохотнул, сложил письмо от Лисбет и сунул его в карман пиджака. — У тебя так мечтательно затуманены глаза, что мне кажется, что ты мысленно где-то там, мерзнешь рядом со своим кузеном на капитанском мостике и озираешь с высоты суровые просторы. Корбл, ты был когда-нибудь в полярных широтах?

— Я родился в тех краях, про которые пишет эта ваша Лисбет. Мы перебрались в Аанерсгросс, когда мне было четырнадцать. В нескольких километров от мыса Кальтерланц было рыбацкое поселение изб на двадцать. И по всему берегу таких было десятки. Но постепенно оттуда все сбежали.

— От холода?

— Ерунда этот холод, ко всему привыкаешь, — Корбл, не поднимаясь, нацедил себе пива из бочки. — От ненужности. Во всяком случае, так сказала моя мама. Королю стали не нужны эти земли, вместе с рыбой из моря. А когда живешь на краю земли, важно ощущать, что ты часть чего-то целого. Впрочем, не знаю. Мне показалось, что мы уехали просто в поисках лучшей жизни.

— Нашли?

— Мои родители точно нет. Началась война, и они оба погибли в том городе, которого больше нет. А я сбежал. Ушел бродить по лесу, заблудился, а когда вышел на опушку, то увидел, что все горит и дымится, а в небе болтаются три хищных вейсландских колбасы.

— Корбл, а у вас не рассказывали истории о разрушенном городе где-то на острове? — спросил Шпатц.

— О, да, сколько угодно! Тебе бы с нашими бабками поговорить, они бы таких небылиц про него порассказали!

— Ты думаешь, что все это сказки?

— Старшилки-то? Конечно.