— О, да, сколько угодно! Тебе бы с нашими бабками поговорить, они бы таких небылиц про него порассказали!

— Ты думаешь, что все это сказки?

— Старшилки-то? Конечно. Они их придумывали, чтобы мальчишки в дом не тащили что море выносит.

Шпатц молчал, ожидая продолжения.

— Ну, стекляшки все эти мутные, прозрачные когти, черепки с рисунками, бляшки черные, — Корбл развел руками, будто не мог поверить, что собеседники не знают таких очевидных вещей. — Рассказывали, что от них бывают язвы, болезни и безумие. Чушь все. У меня прозрачный коготь до сих пор сохранился, я его из него рукоятку для шила сделал. И ничего со мной не случилось, ни язв, ни безумия.

— А с кем-то случалось?

— Может да, а может и нет. Знаешь же, как про это рассказывают — «вот у моего троюродного брата кума знала одного парня из соседней деревни, так вот его прабабка, мир ее праху, собирала на берегу стекляшки и делала из них бусы. Каждый, кто такие бусы носил, сначала окосел на один глаз, а потом у него дырка в брюхе образовалась, через которую все кишки видно и еда вываливается». Вот что из этого может быть правдой?

— А ты видел эти стекляшки, Корбл? — Крамм, сначала не проявлявший к этому повороту беседы интереса, тоже включился в разговор.

— Конечно, видел, их все видели. Синие и зеленые, как осколки бутылок, только толще и формы такой... замысловатой, — Корбл сплел пальцы, пытаясь, видимо, изобразить, какой именно формы были стекляшки.

Шпатц почувствовал досаду. Вот перед ним сидел человек, который не просто не сомневался в реальности разрушенного города где-то далеко во льдах, он даже держал в руках его кусочки. Только вот каждую фразу из него приходилось вытягивать чуть ли не клещами.

— А что еще говорили про этот город, Корбл? — нетерпеливо постукивая кружкой по столу спросил Крамм. — Ты никогда не рассказывал мне о своем детстве!

— Ой, да было бы что там рассказывать! Просто байки от скуки сочиняли. Что есть развалины, в которых живут не то призраки, не то чудища. В одних сказках кто-то туда ходил и что-то принес, а кто-то рассказывал наоборот, что сгинули там все, а кто не умер, тот обезумел. Васа, ты не представляешь жизнь в тех краях. Это у нас здесь газеты, радио, пивные с праздными сплетниками и кумушки у фонтана. А там ничего этого нет. А ночь три месяца длится. Вот и чесали языки обо что не лень.

— Но город там есть?

— Ну, есть. Откуда-то же приносило все эти штуки. На камни не похоже...

— Покажешь коготь?

— Не жалеешь ты меня, Васа! — Корбл покряхтел, поднялся и удалился за стойку.

— Интересные дела, герр Шпатц! — Крамм подмигнул. — Простые рыбаки не сомневались в том, что развалины существуют. Вот у кого надо было спрашивать!

— Странно другое, герр Крамм. Я в первый раз слышу истории о том, что море приносит опасные вещи. Столица Сеймсвилля не на море, но, насколько я знаю, для жителей южного побережья собирать находки после шторма было неплохим подспорьем. И детей от берега никто не отгонял, наоборот.

— Вот, смотрите, раз уговорили, — Корбл положил на стол шило с полупрозрачной коричневой рукояткой с черными прожилками. Шпатц осторожно погладил поверхность. Действительно больше всего это напоминало коготь — теплое и как будто упругое на ощупь. Длиной чуть меньше ладони. Крамм взял шило в руку.

— Что за животное могло иметь такие когти?

— Не хотел бы я с ним встречаться, если оно существует, — Корбл усмехнулся. — Про животных ничего не говорили. Чудища в наших сказках были какие-то абстрактные, говоря ученым языком.

— А как выглядели бляшки? — Шпатц потрогал свои пальцы в том месте, которым касался «когтя».