— И даже больше, если новости будут интересными и длинными! — с жаром воскликнул Вильям.

— Это для твоих писем?

— Да.

— Доллар?

— Да.

Она смотрела на него с недоверием.

— Ты же не можешь платить так много. Я думала, ты получаешь долларов тридцать в месяц. Ты рассказывал об этом дедушке.

— Ситуация немного изменилась. Честно говоря, я сам ничего не понимаю…

Девушка по-прежнему смотрела на него недоверчиво, но врожденный анк-морпоркский рефлекс, предчувствующий некую перспективу получения доллара, постепенно брал верх.

— Ну, я постоянно кое-что слышу. То тут, то там, — промолвила она. — И… записывать всякую всячину?

Полагаю, это достойной занятие для дамы. Практически культурное.

— Э… По крайней мере, близко к тому.

— Я не хотела бы заниматься тем, что считается… недостойным.

— О, я уверен, это занятие вполне достойное.

— И Гильдия ничего не сможет возразить… В конце концов, ты уже много лет этим занимаешься.

— Послушай, я — это я, — перебил Вильям. — Но если Гильдия решит что-то возразить, ей придется разбираться с патрицием.

— Ну… Хорошо. Раз ты считаешь такую работу приемлемой для молодой дамы…

— Вот и здорово, — кивнул Вильям. — Приходи завтра в словопечатню. Думаю, мы сможем выпустить очередной новостной листок буквально через пару дней.

Это был бальный зал. Благодаря красному бархату и позолоте он все еще выглядел шикарно, но одно-временно казался каким-то затхлым из-за царившего тут полумрака. Вдоль стен располагались закрытые тканью канделябры, чем-то напоминающие призраков. Свечи, горевшие в центре комнаты, тускло отражались в зеркалах. Вероятно, эти зеркала некогда оживляли помещение, но с годами они покрылись странными мутными пятнами, а потому огонь свечей напоминал тусклое подводное свечение, пробивавшееся сквозь заросли водорослей.

Господин Кноп пересек половину зала, когда вдруг понял, что слышит только собственные шаги. Господин Тюльпан успел отделиться от своего партнера и уже стаскивал покрывало с какого-то стоящего у стенки произведения искусства.

— Ну и ну, будь я… — восхитился он. — Это же, ять, сокровище! Фига се! Настоящий, ять, Инталио Эрнесто. Видишь эти перламутровые вставки?

— Сейчас не время, господин Тюльпан…

— Он сделал всего шесть таких. Вот ведь ять, инструмент даже не настроен!

— Проклятье, нас же считают профессионалами…

— Быть может, твой… коллега желает получить его в подарок? — раздался чей-то голос в центре комнаты.

По периметру освещенного свечами круга было расставлено полдюжины кресел — давно вышедших из моды, с высокими изогнутыми спинками, образующими глубокие обитые кожей арки, которые предположительно предназначались для того, чтобы защищать от сквозняков, но сейчас весьма уместно скрывали от света.

Господину Кнопу уже приходилось бывать здесь, и он не мог не восхититься расстановкой мебели. Человек, находившийся в центре освещенного круга, не видел сидевших в креслах, но в то же время сам был как на ладони.

Вдруг ему пришло в голову, что кресла расставлены так еще и для того, чтобы сидевшие в них не видели друг друга.

Господин Кноп по характеру был крысой и совсем не обижался, если его вдруг так называли. В пользу крыс говорит многое. И такая расстановка кресел была придумана тем, кто думал в точности как господин Кноп.

— Твой друг господин Нарцисс…

— Тюльпан, — поправил господин Кноп.

— Твой друг господин Тюльпан, возможно, пожелает получить часть вознаграждения клавесином? — спросило кресло.

— Это вам не какой-то ятский клавесин, а самый настоящий ятскии верджинел! — прорычал господин Тюльпан.