– До деревни совсем недалеко, – сказал Джал. – Если дождь перестанет, то мы очень скоро до нее доберемся. Может, получится купить пару мягких кроватей на ночь. Это было бы славно, правда?

– Конечно, это было бы очень приятно. А может, на этот раз мы сможем получить отдельные комнаты.

Казалось, этот укол задел Джала. Он неловко поерзал и опустил глаза на свои руки. Наступило ужасное молчание. Спустя несколько минут Джал заговорил.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я ничего такого не имел в виду.

– Неужели? – с горечью отозвался Алазариан. – А мне показалось, что имел.

– Рядом с твоим волшебством я чувствую себя неловко, парень. Я просто немного его опасаюсь, вот и все. – Сквозь огонь Алазариан увидел, как Джал пытается улыбнуться. – Не забывай: я ведь священник. Волшебство греховно.

– Ну, это меня сильно утешило. Спасибо. Джал сел прямее.

– Ты же знаешь, о чем я говорю. В конце концов, ты ведь рос в Талистане и когда-то принадлежал к нашей церкви. Священные книги говорят нам, что колдовство – грех.

– Так вот кем ты меня считаешь? Колдуном?

– Я не знаю, кто ты. Я знаю только слово Бога. А преломлять хлеб с магами – грех. – Джал пожал плечами. – Ты проклят злой судьбой, парень. Твоей вины тут нет, и я тебя в этом не виню.

Эти слова совершенно не утешили Алазариана. Он сердито ткнул палкой в огонь. Его мать была права: ему не следовало открывать свою тайну никому – даже священнику.

– Господи, – вздохнул он, – как я устал хранить тайны! Я так устал оттого, что все меня сторонятся – даже те, кто не знает, кто я.

Он швырнул палку в огонь и стал смотреть, как ее охватывает пламя. Он не сказал самого главного – что устал от одиночества. Для Алазариана после смерти матери мир стал пустым.

– Мне тебя жаль, – сказал Джал Роб. – Искренне жаль. Ты не заслужил этого проклятия. Но оно меня пугает.

– Это не болезнь, Джал. На тебя это не перейдет. Джал грустно улыбнулся.

– Тогда что это? Ты это знаешь? Алазариан молчал.

– Конечно, не знаешь, потому что такова природа магии. Она потаенная, темная. Она никогда не показывает своей сути.

– Знаешь, что меня пугает больше всего, Джал Роб? Люди вроде тебя. Бог мой, ты же священник! Тебе положено помогать людям, а не отталкивать их. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с кем-то вроде тебя, мне становится страшно, потому что я не знаю, что обо мне подумают и что со мной сделают, если узнают, что я наполовину триец или владею магией. Вот что меня пугает. Попробуй хоть немного пожить с этим, а потом говори о страхе.

По ту сторону костра Джал Роб посмотрел на Алазариана и смущенно покраснел.

– Тебе не нужно меня бояться. Бог – это любовь. В Его сердце найдется место для каждого. Даже для тебя.

– Никакими молитвами и разноцветными витражами не изменить моей природы, Джал, – с горечью сказал Алазариан. – Ничем не заставить людей от меня не шарахаться.

– О, тут ты не прав, – возразил Джал. – Не путай храмы с Богом. Моя вера – не в этом. Храмы и песнопения – это поэзия моей веры. Они дают мне утешение, но и только. – Он пересел чуть ближе к Алазариану, обогнув костер и оказавшись на расстоянии протянутой руки. – Я нахожу Бога в каждой песчинке, – заявил он, – а не в творениях рук человеческих.

– Но ты обожал Собор Мучеников. Я же знаю. Я запомнил это с того момента, как до тебя дотронулся.

– Это было удивительное здание, – признал Джал.