Он поднялся и вышел из спальни. Когда вернулся — с рюмкой в руке — Маша спала, или делала вид. Караев вдруг почувствовал к ней жалость, потому что спящий человек беззащитен. Он тихо присел у изножья, но кровать скрипнула, и девушка открыла глаза.

— Извини, я тебя разбудил.

— Вас так долго не было, что я задремала.

— Знаешь, что я вспомнил? У меня был друг в юности, он был влюблен, и — я сейчас припоминаю — девушка была армянкой.

— Неужели? Бедный, представляю, каково ему было, вы ведь над ним тоже издевались.

— Да нет, представь себе, в то время мы жили дружно с армянами, да и я был добрее.

— Как интересно, расскажите! Пожалуйста.

— Ну, не знаю, это долго.

— А вы куда-то торопитесь? Я — нет, до утра времени много.

— Пожалуй, — задумчиво сказал Караев, — расскажу, только название придумаю.

— А без названия нельзя разве?

— Нет, конечно — что это за рассказ без названия! Никак невозможно. Историю эту мы назовем «Любовь и голуби».

— Что это за плагиат?

— Ну что поделать, в этой истории тоже была любовь, и были голуби. Повесть мы назовем «Любовь и голуби». Или, если хочешь, «Любовь энд голуби». Или, чтобы совсем уже обойти закон об авторском праве, — «Повесть о любовном томлении и голубиной стае». Итак.

Повесть о любовном томлении и голубиной стае

— Дело было в Баку весной 1975 года, — начал Караев.

— Какой ужас — меня еще на свете не было.

— Я и мой приятель Али маялись от безделья или, вернее, коротали время, оставшееся до ужина. Разглядывали прохожих…

…Али сказал, указывая куда-то вниз:

— Я бы ее проводил.

Ислам приподнялся на локте, посмотрел в указанном направлении и увидел женщину, переходящую дорогу.

— Старая, — сказал он.

— Ты глупый мальчишка, — снисходительно заметил Али, — и ничего, подчеркиваю, ничего не понимаешь в женщинах: конечно, она старовата, ей лет тридцать, не меньше, но это же самый кайф. Знаешь хохму? Один другому говорит: «Немножко денег — и я достану тебе самую сексуальную женщину на свете». Тот платит и получает семидесятилетнюю бабушку, и при этом слышит: мол, у нее лет тридцать уже не было мужчин, представляешь, сколько страсти в ней накопилось!

Али захохотал и стал двигать плечами, подражая походке женщины.

— Не смешно, к тому же она худая.

— Кто, бабушка? — недоуменно спросил Али.

— Эта тетка внизу, — пояснил Ислам.

Нет, все-таки ты безнадежен, — огорчился Али, — разве ты не знаешь поговорку: «Носить надо чарых, а любить надо худых»?

Ислам достал из кармана пачку «Интер» и протянул Али. Тот щелчком выбил сигарету, закурил и замолчал.

— Может, и мне дашь прикурить? — язвительно спросил Ислам.

— Извини, склероз начинается, — сказал Али и пояснил: — Склероз — это старческое слабоумие, если ты русский плохо знаешь, — и ухмыльнулся, потому что сам говорил по-русски хорошо, но с жутким акцентом и часто путал слова. И вообще, он был даже не азербайджанец, а лезгин.

— Это я-то плохо русский знаю? Да меня, если хочешь знать, везде за русского принимают, даже на нервы действует, — возмутился Ислам.

Али не ответил, откинулся на спину и стал мастерски пускать табачные кольца.