– Как ты думаешь, это как то связано с наградой Джеймса Бирда, которую ты получила?

Улыбка появляется в уголках моих губ, когда я снова смотрю на него. – Кай Роудс, сколько именно расследований ты проводил?

– Ровно столько, чтобы понять, что ты, блядь, важная шишка.

Я качаю головой, но он только продолжает.

– Ты такая и есть. Весь мир согласен со мной, так что ты можешь пытаться преуменьшать это сколько угодно, но я прав. Ты всегда хотела стать знаменитым кондитером?

– Нет, – честно отвечаю я ему. – Но я всегда ловила себя на том, что стремлюсь к следующему достижению. Быть лучшим во всем, за что бы я ни взялась. Будь то в софтболе, когда я был моложе, или сейчас, в моей карьере. Я всегда гналась за галочками.

– Почему?

Я смеюсь. – Боже, если б я знала. Это то, к чему нас, приучили в обществе, верно? Продолжайте стремиться к чему то лучшему вместо того, чтобы находить благодарность и покой там, где мы есть.

– Ну, теперь, когда ты сделала перерыв, ты вообще что нибудь из этого чувствуешь?

– Благодарность и покой?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. – Я думаю, что могла бы обрести большую благодарность и покой, находясь в постели с тобой, Кай Роудс.

Он разражается смехом. – У тебя нет гребаного фильтра.

Я улыбаюсь ему, чувствуя непреодолимое желание рассказать ему все. У него никогда не было того, с кем можно поговорить, так же как и у меня.

– Давление, – продолжаю я. – Оно кажется тяжелым. Почти удушающим. Когда я только поступила в кулинарную школу, у меня были планы когда нибудь открыть свою собственную маленькую пекарню. Место, где люди могли бы купить мое печенье или пирожные, и я могла бы наблюдать радость на их лицах, когда они откусывают первый кусочек. Но когда я пришла в индустрию, эта цель не казалась мне достаточно большой или впечатляющей. Вместо этого я ушла в мир высокого класса, и теперь единственные люди, которые едят мою еду, – это критики или гости, которые заплатили за это баснословные суммы. Я вижу как люди анализируют каждый кусочек того, что я приготовила, вместо того, чтобы наслаждаться этим, и если честно после этого стало трудно вкладывать такую же любовь в свою еду, не переосмысливая все, что я делаю, зная что это будет оценено, а не доставит удовольствия.

Тишина в гостиничном номере удушающая. Кай лежит всего в нескольких дюймах от меня, но я все равно не смотрю на него. Уязвимость – это ощущение, от которого я предпочитаю держаться подальше. Мой образ жизни не способствует тесным и долгосрочным дружеским отношениям. Мне очень давно не приходилось быть уязвимой с кем либо, и я годами избегала саморефлексии.

Его огромная рука обхватывает мое лицо, поворачивая мой подбородок к себе. – Почему ты все еще занимаешься высококлассной продукцией вместо того, чтобы упростить все и открыть собственную пекарню, как ты хотела?

Я сглатываю. – Потому что то, что я делаю сейчас, находится на другом уровне. Да, часы работы смехотворны, и, конечно, нагрузка от работы на высококлассной кухне может быть непосильной, но я сделала себе имя. Я думаю, что другие смотрят на мое резюме и находят его впечатляющим.

Его глаза ищут мои. – Имеет ли значение то, что думают другие люди?

Есть только один человек, чье мнение обо мне имеет значение, и это мужчина по другую сторону этой двери. После всего, что он для меня сделал, он заслуживает потрясающую дочь. Дочь, которая преуспевает во всем, что делает.

– Ты как нибудь испечешь для меня?

Спрашивает Кай, когда я не отвечаю. – Я обещаю не судить и не анализировать.

Я усмехаюсь. – Сначала ты хочешь, чтобы я присматривала за твоим сыном, путешествовала с тобой, а теперь мне нужно готовить для тебя? Боже, что еще ты хочешь, чтобы я сделал?

Его большой палец скользит вниз по моей челюсти, прежде чем коснуться нижней губы.