ГЛАВА 24

Последний вопрос, заданный мне на собеседовании вербовщиком из «Дедала», больше походил на головоломку: если лягушка упадет в пятидесятифутовый колодец и начнет выбираться, поднимаясь днем на три фута, но соскальзывая ночью на два, сколько дней понадобится ей, чтобы вылезти?

Ответ Чарли сводился к тому, что лягушка никогда не выберется, потому что упавшие в пятидесятифутовый колодец не возвращаются. Пол рассказал притчу о каком-то древнем философе, свалившемся в колодец из-за того, что загляделся на звезды. Джил ответил, что никогда не слышал о карабкающихся по стенам колодцев лягушках и что вообще все это не имеет никакого отношения к развитию компьютерной сети в Техасе.

На мой взгляд, правильный ответ — сорок восемь дней, то есть на два дня меньше, чем можно было бы предположить. Вся штука в том, что, как бы там ни было, лягушка поднимается на один фут в день, за исключением последнего, когда успевает добраться до края колодца прежде, чем скатиться вниз.

Почему эта загадка вспомнилась мне именно сейчас? Не знаю. Может быть, наступил момент, когда такие вот загадки дают мудрость, помогающую, как ничто другое, понять происходящее. В мире, где одна половина жителей деревни всегда говорит правду, а другая постоянно врет; где заяц никогда не догонит черепаху, потому что между ними всегда сохраняется некое расстояние; где лиса никогда не остается на одном берегу с курицей, а та никогда не попадает на один берег с зерном, потому что кто-то с идеальной регулярностью поглощает кого-то и поправить положение дел совершенно невозможно, — в мире все разумно, кроме исходной посылки. Загадка — это воздушный замок, прекрасное место, где можно жить, если только не смотреть вниз. Невероятность рассказанного Полом — что противостояние монаха и гуманиста оставило после себя скрытую в лесу крипту с сокровищами — основывается на еще большей невероятности, заключающейся в самом существовании книги, содержащей зашифрованный текст, над которым на протяжении пяти столетий бились или который совершенно игнорировали ученые всего мира. Такого не может быть, но для меня это все абсолютно реально. И если я соглашаюсь с существованием книги, то как бы закладываю основание, на котором можно построить тот самый замок. Все, что нужно, — это строительный раствор и камень.

Двери лифта расходятся в стороны, и мы оказываемся в наполненном бледным зимним светом и потому кажущемся невесомым фойе. У меня такое чувство, словно за спиной у нас туннель. Каждый раз, думая над загадкой «Дедала», я представляю себе удивление лягушки, которая, одолев последние три фута, вылезла на край колодца и не соскользнула назад. Все так неожиданно, что и само путешествие кажется по завершении совсем недолгим. Тайна, о которой я слышал с детства, загадка «Гипнеротомахии», решена менее чем за сутки.

Мы проходим через турникет. Пол налегает на дверь, а я застегиваю куртку. Там, снаружи, есть только снег. Ни стен, ни камней, ни теней — только белая равнина и маленькие снежные торнадо. Все надвигается, все окружает меня — Чикаго и Техас, выпуск, общежитие и дом. Меня как будто отрывает от земли.

Возвращаемся в Дод-Холл. Ветер опрокинул большой мусорный бак, и крошечные горки выступают из-под снега. Их уже осваивают белки: выбирают яблочную кожуру, обнюхивают пустые, но хранящие запах флаконы. Разборчивые зверьки. Жизненный опыт подсказывает им, что пища здесь будет всегда, что запасы ее регулярно пополняются, так что прятать орешки в кладовую нет никакой необходимости. Когда на колесо перевернувшегося бака садится хищного вида ворона, хриплым криком заявляя свое право быть первой, белки почти не обращают на нее внимания, продолжая заниматься своим делом.