Тогда приступили к ещё более жестокому розыску. Глебова раздели донага и поставили босыми ногами на острые, но не оструганные по бокам, деревянные шипы. Толстая доска с шипами была пододвинута к столбу, и Глебова, завернув руки за спину, приковали к нему. Глебов стоял на своём.

Тогда ему на плечи положили тяжёлое бревно и под его тяжестью шипы пронзили ступни Глебова насквозь. Глебов ни в чём, кроме блуда, не сознавался. Палачи стали бить его кнутом, обдирая до костей. Считалось, что после этого любой человек скажет всё, что от него ждут. Недаром у заплечных дел мастеров в ходу была поговорка, в верности которой они не сомневались: «Кнут не Бог, но правду сыщет». Кожа летела клочьями, кровь брызгала во все стороны, но Глебов стоял на своём.

Тогда к обнажившемуся, окровавленному телу стали подносить угли, а потом и раскалённые клещи.

Глебов, теряя сознание, сползал со столба, но вину оставлял за собой. Майора Преображенского полка, богатыря и великана Глебова пытали трое суток, лишь на некоторое время давая прийти в себя.

И всё это видела Евдокия.

В первый день допроса после трёхкратной пытки в протоколе против первого вопроса появилась запись: «Запирается».

И такая запись стоит против всех заданных Глебову вопросов. А было их шестнадцать. И каждый из этих вопросов касался участия Глебова, Евдокий и её родственников в заговоре, направленном против Петра и в пользу того, чтобы на престоле оказался царевич Алексей. Следователи во что бы то ни стало хотели представить Евдокию государственной преступницей, злоумышлявшей против государя и государства. Но Глебов отрицал всё и не дал палачам ни малейшей возможности обвинить Евдокию в чём-либо, кроме очевидного греха — блуд одеяния.

После трёхсуточного розыска Глебова отнесли в подвал и положили на шипы, которыми был усеян пол и стены камеры. А потом снова повели на правеж, но так ничего и не добились.

И тогда в дело вмешались врачи. Они вступились за Глебова, предупреждая, что он почти при смерти и может скончаться в течение ближайших суток, так и не дотянув до казни.

Вняв их предупреждению, 14 марта Глебову был вынесен приговор, в котором не говорилось, как он будет казнён, но указывалось: «Учинить жестокую смертную казнь».

О казни Глебова и его сообщников — Досифея, Фёдора Пустынника и других, знавших о его любовной связи с Евдокией, сохранилось свидетельство австрийского посланника Плейера императору Карлу VI.

Плейер писал, что Глебова привезли на Красную площадь в три часа дня 15 марта. Стоял тридцатиградусный мороз и, чтобы наблюдать длительную и мучительную казнь до конца, Пётр приехал в тёплой карете и остановился напротив места казни. Рядом стояла телега, на которой сидела Евдокия, а возле неё находились два солдата. Солдаты должны были держать её за голову и не давать ей закрывать глаза.

Глебова раздели донага и посадили на кол.

Здесь автор приносит извинения за то, что должен будет пояснять вещи, относящиеся к инфернальной, то есть адской, сфере.

Кол мог быть любых размеров. Мог быть гладко обструганным, а мог быть и шершавым, с занозами, мог иметь очень острый и не очень острый конец. Мог быть смазанным жиром и, наконец, мог быть либо достаточно тонким или же толстым.

И если кол был острым, гладким и тонким, да к тому же смазанным жиром, то палач, должным образом повернув жертву, мог сделать так, что кол за несколько мгновений пронзал казнимого и входил ему в сердце. А могло быть и всё наоборот — казнь могла затянуться на продолжительное время. И всё же то, что здесь было сказано, относилось к колу «турецкому». А был ещё и кол «персидский». Последний отличался тем, что рядом с колом с двух сторон аккуратными столбиками были сложены тонкие дощечки, достигавшие почти до конца кола.