Траурные церемонии в обеих столицах шли своим чередом, а Святки — своим. Две недели — от Рождества до Крещения — новый император предавался веселью, вызывая не только изумление, но и возмущение жителей Петербурга.

Екатерина, погруженная в глубокий траур, облачённая в чёрные одежды, делившая всё своё время между церковными службами и устройством предстоящей церемонии погребения, выглядела благочестивой, глубоко верующей, искренне опечаленной смертью императрицы Елизаветы.

Уже в самые первые дни царствования Петра III Екатерина сумела тонко, ловко и умно выявить способности и качества души и характера, привлёкшие к ней сердца и умы лучших сановников и военных, ясно увидевших и осознавших огромную разницу между новым императором и новой императрицей. Те же самые мысли и чувства вызывала Екатерина и у многочисленных дворцовых служителей, духовенства, солдат, сержантов и офицеров гвардии, наблюдавших за всем происходящим во дворце.

25 января 1762 года, ровно через месяц после смерти, забальзамированное, не без участия Екатерины, тело Елизаветы Петровны было погребено в Петропавловском соборе.

На третий день после похорон, 28 января, Пётр III ликвидировал Конференцию при Высочайшем дворе, передав её функции Сенату и Коллегии Иностранных дел.

А ещё через три недели, 18 февраля 1762 года, был обнародован самый значительный законодательный акт из подписанных Петром III — Манифест «О даровании вольности и свободы всему Российскому дворянству», который историки сравнивали с Манифестом об освобождении крестьян, вышедшем ровно через 99 лет — 19 февраля 1861 года.

Теперь дворяне могли служить и в России, и в союзных России европейских государствах, могли переходить из статской службы в военную и наоборот, могли свободно выезжать за границу и возвращаться обратно.

Особым пунктом дворянам вменялось в обязанность обучать своих детей, а те, у которых такой возможности не было, имели право присылать их для воспитания в Кадетский шляхетский корпус на счёт государства.

Этот Манифест надолго пережил Петра III. Его основные положения были подтверждены «Жалованной грамотой дворянству» — сводом дворянских привилегий из 92 статей, изданным 21 апреля 1785 года Екатериной И. А главные его идеи просуществовали три четверти века.

Возникает вопрос: мог ли Пётр III быть автором или просто инициатором создания такого фундаментального законодательного акта? Конечно же нет. Пётр III незадолго до того увлёкся княгиней Еленой Степановной Куракиной, и потому ему было нужно улизнуть хотя бы на одну ночь от уже опостылевшей, но имевшей власть над ним Елизаветы Воронцовой. Видный историк, князь Михаил Михайлович Щербатов, современник Петра Фёдоровича, писал: «Уверяют, что первая красавица Петербурга княгиня Куракина была привожена к нему на ночь Львом Александровичем Нарышкиным, и я сам от него слышал, что бесстыдство её было таково, что, когда по ночевании ночи он её отвозил домой поутру рано и хотел для сохранения чести её, а более, чтобы не учинилось известно сие графине Елизавете Романовне, закрывши гардины ехать, она, напротив того, открывая гардины, хотела всем показать, что она с государем ночь переспала.

Примечательна для России сия ночь, как рассказывал мне Дмитрий Васильевич Волков, тогда бывший его секретарём. Пётр III, дабы сокрыть сие от графини Елизаветы Романовны, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства государства. Ночь пришла, государь пошёл веселиться с княгинею Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрему, какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датскою собакою. Волков, не зная намерения государственного, не знал, о чём писать, а писать надобно.