Собранные по крупицам сведения с большой достоверностью позволяют судить, что среди тех, кто находился с Петром Фёдоровичем за последним его столом, Фёдор Волков был режиссёром его кончины: Григорий Никитич Орлов, Теплов, Барятинский, Энгельгардт, Шванвич и, кажется, Потёмкин убивали больного, тщедушного арестанта, а Фёдор Волков, восседая за столом, был подобен некоему смертоносному демиургу, дирижировавшему этим секстетом убийц не марая рук, но мастерски руководя всем хорошо им продуманным действом, за что и предложила ему Екатерина и фельдмаршальскую должность кабинет-министра и высший орден империи.

Но в том-то и состояло величие ума Фёдора Волкова, что он отказался от всей этой мишуры, предпочтя остаться режиссёром театра и его первым актёром. Правда, Екатерина предоставила Волкову право входить к ней в апартаменты без доклада в любое время, подарила новый двухэтажный дом с удобной и богатой мебелью, картинами, гобеленами, фарфоровой и серебряной посудой, а также распорядилась выдавать из её личных сумм, хранившихся в Кабинете, любые деньги, а из дворцовой кухни — всё, что Волков пожелает.

Кроме того, он мог в любое время затребовать из царской конюшни экипажи для себя и своих друзей, но Волков вёл жизнь уединённую, наполненную чтением книг, раздумьями и упорным трудом в театре. И потому более четырёх кувертов довольно скромных яств он никогда с кухни не брал, а в поездках обходился пароконным экипажем.

И мало кто из современников знал что-либо о его личной жизни, а тем более о той роли, которую сыграл он в июле 1762 года.

Похороны и «чудесные спасения» Петра

Вместе с Манифестом от 7 июля, где сообщалось о причинах смерти Петра III, был разослан во все города и ещё один Манифест, названный «Обстоятельным», в котором перечислялись все злокозненные деяния усопшего монарха и дословно приводилось подписанное им отречение от престола.

7 июля был издан и ещё один Манифест — о предстоящей коронации. Обращала на себя внимание необычайная поспешность — церемония должна была состояться в Москве менее чем через два месяца, что не имело прецедента в российской истории. Красноречивым было и то, что главным распорядителем всех торжеств был назначен Григорий Орлов. Но ещё более скоропалительными оказались похороны Петра III.

Местом его погребения был избран не Петропавловский собор, а Александро-Невская лавра, что тоже добавило уверенности в насильственной смерти Петра III.

По предложению Никиты Ивановича Панина Сенат «рабски просил Екатерину не участвовать в похоронах», так как «сия процедура была бы для неё невыносима». Екатерина согласилась и в похоронах не участвовала.

Сохранилось не много свидетельств о похоронах Петра III. Одно из них оставил флигель-адъютант Петра III полковник Давид Рейнгольд Сиверс. Он был в Ораниенбауме, когда арестовывали Петра III, и сам был арестован Василием Ивановичем Суворовым. Благодаря заступничеству своего кузена графа Карла Сиверса перед Екатериной II он был освобождён и уехал в Петербург.

Там он услышал о кончине Петра III. Давид Рейнгольд Сиверс сообщал в оставленных им «Записках»: «Ночью с 7 на 8 июля тело его (Петра III) было перевезено из места его заточения в Александро-Невский монастырь и стояло до 10-го в гробу, обитом в красный атлас с немногими золотыми украшениями. Он лежал в своём любимом голштинском мундире, но без всяких орденов, без шпаги и без караула. Стражею при нём были — малого чина офицер и несколько человек солдат».

Бывший император был одет в светло-голубой с белыми отворотами мундир голштинских драгун. На руки покойного были надеты большие кожаные перчатки с крагами до локтей, какие носили шведские офицеры времён Карла XII.

Простые люди шли к гробу императора непрерывно, и были их многие тысячи. Они видели относительную бедность похоронного убранства, малочисленность караула, но более всего поражало их то, что в гробу лежал человек с чёрным лицом: от большой потери крови и удушения лицо покойного стало необычайно тёмным.