Валун остался со мной, и я трясся от его прохладного молчания. Ждал, что свернут шею, отнимут и сапоги, выгнут колено в обратную сторону…

– Вы не держите обид, молодой господин, – вдруг сказал Вард. – Большая удача, что Симон вас приметил. Через пару лет вы будете благодарны, поверьте.

– Мг м, – выдавил я из себя, чтобы не завыть.

– Многие не выходят из этих стен. – Его холодный взгляд провел черту над переулком. – Я сам лежал здесь, верите? – улыбнулся он, как последний безумец. – Выше нос. Надеюсь, мы свидимся вновь.

Я зажмурился и поджал губы. А когда поднял веки, Варда уже не было.

Снова шаги. Чавканье сапог, по счастью, отдалялось. Кто бы знал, что я обрадуюсь и такой мелочи. Горячая влага потекла по щекам, в носу защипало, хоть мне его и не ломали. Я лежал, стуча зубами от холода и всхлипывая. Образ Матери двойного солнца померк, крыши по левую сторону превратились в темное полотно. Я никак не мог понять: это резко стемнело или…

Дрожащей рукой я прикоснулся к левому глазу. Переулок, пятнистое тело в тряпье. Черно красное месиво, запах разложения, холод земли. Нищета. Я надавил пальцами сильнее. Боли не было. Я не чувствовал левой половины головы.

Мать и не узнает меня, если отправится на поиски в Криг.

– С скоты, – я зашипел тихо тихо.

Вард все еще мог вернуться.

Какое то время я пытался найти серебро в грязи, как увечный попрошайка. Мое, заслуженное, заработанное потом и кровью…

– Мрази, – сказал я чуть громче, голос надломился.

Одна монета так и не нашлась, и я оставил поиски. Правый бок совсем закоченел, грязная влага переулка забралась под доспех. Холодная – не кровь. Холод – это хорошо.

– Я вас с, – я начал клясться, но не закончил, – я…

Что? Что я сделаю? Выступлю против Симона, которого не знают или боятся моряки – оторвы из предместья, где жизнь еще тяжелей? Выпущу потроха его людям и уйду чистым? Я пытался засмеяться, но из горла вышел странный хрип.

Прихватил мечи из Стэкхола, а голову оставил. Саманья дал мне лучший совет, а я дрался там, где не имел преимуществ. Керчетты не спасают на узких улицах, от стрел и против отряда. А дурака не спасет и целая армия.

Горький стыд заставил меня подняться на четвереньки. Я дышал поверхностно: желудок схватывало при глубоком вдохе.

Воснийская земля встретила меня со всем радушием. Пока пытался подняться на ноги, окоченели и стопы. А поднявшись, я долго стоял, упершись ладонями в колени, ожидая, что меня вот вот вывернет. Повезло в одном – желудок оказался пуст.

Выпрямиться так и не удалось. Я шел вдоль улицы, опирался на стены. Пытался вытереть грязь с лица, но, кажется, только размазал ее еще больше.

– Как же я хочу домой, – прошептал я. Вот только дома у меня все еще не было.

Ноги тяжелели и не думали прогреваться. Обернувшись, я вздохнул: прошел только три дома. И все еще видел чертов переулок, за которым Восния познакомилась со мной поближе.

– Эй, приятель, тебе помочь?

Я вздрогнул. Левая сторона. Плохо дело. Я перенес вес тела на менее побитую ногу и потянулся за керчеттой. Схватил воздух.

Но на меня не напали. Передо мной стоял, слегка пошатываясь, курносый восниец с небрежной стрижкой. На удивление, его одежда выглядела лучше, чем у певцов с улицы Милль. Впрочем, кто угодно в городе сейчас выглядел лучше, чем я.

Незнакомец развел руками, будто собрался обниматься:

– У оу, потише. Я знаю, звучит нелепо, но, может, тут помочь хотят, а?

– Мне уже помогли, – я выдохнул, поморщился от боли, – доброжелатели…

Его не смутила моя грубость.