— Вы хотите сказать… — начал Карпухин.

— Конечно! Когда мы уезжали, Мишу раза четыре вызывали на Лубянку, о чем-то с ним беседовали, он никогда не рассказывал… А здесь в аэропорту, когда мы только прилетели, всех мужчин… почему-то только мужчин, женщин не трогали… вызывали в какой-то кабинет и спрашивали, не имели ли они в России контактов с ФСБ, ГРУ и кем-то там еще, не знаю.

— И Михаил Янович сказал…

— Он же такой! Или молчит, как партизан, или говорит чистую правду и ничего, кроме правды. А сказать «нет», если на самом деле «да», он просто физически не в состоянии. Его спросили, и он сказал, что на такие вопросы отвечать не будет. Как вы думаете, после этого его могли взять на работу туда, где делают ракеты?

— М-да… — Карпухин передернул плечами. Получалось, что Гинзбург сам перекрыл себе все ходы-выходы, и в том, что ему так и не довелось увидеть вблизи старт израильской ракеты, мог винить только себя?

— Но ведь Миша… Михаил Янович не мог жить без… И он наверняка, если не в этом, как его… «Рафаэле»… так дома работал над своими идеями, верно?

— А что? — с вызовом сказала Юля. — Может, и работал.

— Послушайте, — примирительно произнес Карпухин. — Я не из ГРУ, не из ФСБ, я здесь не для того, чтобы… ну, я понимаю, о чем вы подумали.

Он достал из кармана помятый листок и положил на стол.

— Это, — сказал он, — передал мне сегодня Михаил Янович. Он не мог сделать это прямо, передал адвокату, но здесь стоит моя фамилия, видите? И Беринсон отдал листок мне.

Юля взяла бумагу в руки, приблизила к глазам («Неужели она так близорука? — подумал Карпухин. — Никогда не сказал бы»), прочитала столбики чисел, покачала головой, положила листок на стол и сказала:

— Думаете, шифр? Чепуха, Миша терпеть не может всякую конспирацию.

— Тем более, — кивнул Карпухин. — Я тоже думаю, что это не шифр. В голову приходит только одно: на его компьютере могут быть или директории с такими названиями, или…

— Иными словами, — оборвала его Юля, — вы хотите, чтобы я вам показала Мишин лэптоп и позволила там копаться, потому что Миша…

— Если бы это не было чрезвычайно важно, Михаил Янович не стал бы…

— А может, эти числа не имеют к Мишиному компьютеру никакого отношения?

— Не знаю, — терпеливо сказал Карпухин. — Как по-вашему, к чему это может относиться, если не к компьютерным данным?

Юля долго молчала, передвигала чашку с места на места, смотрела куда-то в сторону, Карпухин никак не мог поймать ее взгляд.

— Пойдемте, — сказала она, наконец. — Только быстрее. Маша может вернуться в любую минуту, и если она увидит, что мы… Для нее все, что делает Миша по его работе, — табу, так повелось еще с тех времен…

Карпухин встал и пошел следом за Юлей в одну из спален, дальнюю от гостиной, у Розы тоже были такие спальни, будто клетушки, в которые, кроме двуспальной кровати и шкафа, с трудом можно было запихнуть пару стульев или тумбочку. В комнате Гинзбурга, однако, места было побольше, потому что кровать оказалась односпальной, узкой, а шкаф — маленьким, на одного человека. «Странно, — подумал Карпухин, — они что, спят с женой в разных комнатах?» Правда, он тут же заметил, что кровать лишь выглядит односпальной, из-под нее можно было выдвинуть вторую такую же, Карпухин видел такие диваны, а кровать — впервые.